Огонь уничтожил не только прекрасный дом ее родителей, но и привычный уклад их жизни. «Я была так спокойна за Мукки и близняшек, когда уезжала, оставляя их здесь! Они чувствовали себя дома, защищенными и одновременно свободными. Какая же я глупая! Я никогда не задавала себе вопросов о безграничной щедрости мамы. Она тратила свое состояние на нас, на мой комфорт, на мое душевное равновесие, а я только что лишила ее маленького удовольствия, покупки нового платья и белья… У меня действительно не осталось выбора. Я сообщу о своем решении Тошану как можно быстрее и уже в ноябре буду в Голливуде. Господи, это же две разные вселенные! После войны киноиндустрия развивается невероятными темпами. У театров нет таких денежных средств, как у киностудий, а ведь я и так неплохо зарабатываю».
Эрмин попыталась представить себя в этом новом для нее мире, в Калифорнии, где солнце светит круглый год и где никогда не бывает канадских морозов. Это ей казалось таким же невозможным, как и то, что ее выбрали на роль в фильме. Она родилась здесь, в Лак-Сен-Жане. Ее первые шаги были сделаны по снежному ковру, и перспектива теплой зимы совершенно сбивала ее с толку.
«В предварительном контракте, который мне прислали, речь идет об интенсивном обучении танцам, главным образом чечетке. Мадлен поедет со мной, иначе я буду чувствовать себя слишком несчастной. И я не хочу расставаться с Констаном. Он еще такой маленький!»
Раздавшийся звук клаксона вернул ее на землю. Они прибыли в Валь-Жальбер: машина уже проезжала мимо монастырской школы.
— Боже, какой кошмар! — простонала Лора. — Я не возвращалась сюда с той ужасной ночи. Смотрите, обычно отсюда был виден наш дом, его красивая зеленая крыша, наш сад, крытая терраса… О нет! Как это жестоко, Эрмин! Ты видела эти почерневшие стены, груды обломков?
— Послушайте, Онезим, — заметил Тошан, — нужно было сначала отвезти нас в Маленький рай.
— Я не знал! Надо было сказать, — проворчал он. — Все молчали в машине, никто меня не предупредил. Сейчас развернусь.
Лора рыдала, спрятав лицо в ладонях. Преисполненная сострадания, Мадлен погладила ее по плечу.
— Бедная моя мамочка! — воскликнула Эрмин. — Прошу тебя, не плачь. Ты жива, дети с папой тоже. Я прекрасно понимаю, как тяжело потерять все свое имущество, но, по сути, это просто материальные убытки, не более.
— Мин права, — добавил Тошан. — Если бы кто-нибудь погиб той ночью, было бы отчего впасть в отчаяние. Не забывайте, Лора, что миллионы людей были уничтожены в концлагерях, а скольких еще разорили, ограбили, отправили в изгнание! Недостойно с вашей стороны так убиваться. Вы отстроитесь заново и забудете об этой трагедии, обставляя и украшая новый дом.
— Хорошего-то мало, — заявил Онезим Лапуант, — поскольку мадам Лора не сможет здесь ничего построить. Говорят, поселок скоро закроют. Поставят сторожа, чтобы перекрыть вход любопытным. Мне, возможно, тоже придется отсюда переезжать либо селиться возле региональной дороги, в малом Валь-Жальбере, как говорит месье мэр.
— Вы в этом уверены? — удивилась Эрмин.
Лора прервала начинающийся разговор криком ярости. Слова зятя возмутили ее до глубины души. Уязвленная, вконец упавшая духом, она не выдержала.
— Я так больше не могу! Не могу! Я только это и слышу со вчерашнего утра. Это невыносимо! Благодарите Бога, мадам Шарден, ваши муж и сын живы. Все не так трагично, мадам Шарден, у вас ведь остались сбережения, и все в том же духе! Я знаю, дорогой мой зять, что при пожаре никто не погиб, и за это я благодарила Бога, стоя на коленях, одна, в больничной часовне. Но я считаю, что имею право оплакивать утрату дорогих моему сердцу вещей, воспоминаний, альбомов с фотографиями, мое и коллекции пластинок, всех наших книг и пары украшений, не имеющих особой ценности, которые я тем не менее бережно хранила, потому что это все, что осталось от моей фламандской бабушки. |