— Так Еремина заявление написала, — возмущенно ответила Марина.

— Что, опять? — я резко сел и протер лицо руками. То ли давление подскочило, то ли слишком резко поднялся, но перед глазами замелькали мушки, вызывая жуткое раздражение. — Да сколько уже можно?

— А я говорила вам, что нужно еще кого-нибудь учить! — Марина ткнула пальцем мне в грудь. — А эта шмара знаете, что Борисовне заявила? — я покачал головой, сегодня днем меня здесь не было, иначе я не пропустил бы этот хор мартовских кошек, который, наверное, каждый больной слышал, даже Демидов, который у меня в коме уже полмесяца лежит и ни туда, ни сюда. — Она ей заявила, что ей такие должностные составили, что работать надо, нет, вы представляете?

— С трудом, — я даже не знал, заржать сейчас или все-таки подождать, когда Марина выйдет. — А ты чего залетела сюда? — я попытался увести разговор в сторону от Ереминой. Но права Маринка, шмара она добрая.

— Там у Демидова что-то с показателями странное, — я ее когда-нибудь прибью. А нет, не прибью, это я по инерции подумал, еще не осознал себя пенсионером. В первые дни вообще будет казаться, что прогуливаю.

— Так с этого и надо было начинать, а не мозги мне Ереминой своей забивать, — я быстро встал и вышел из ординаторской.

Демидов, похоже, именно в мою последнюю смену решил определиться и уйти в мир иной. В тот момент, когда я зашел началась фибрилляция желудочков, и прикроватный монитор взвыл дурным голосом, намекая, что тут что-то не так. Хорошо еще пациент на трубе, интубировать не надо, а то совсем весело бы стало. Дефибриллятор стоял в углу, заряженный и готовый к работе. Бегом подскочив к кровати, открыл крышку и вытащил электроды. Рядом уже суетилась Маринка. Дефибриллятор зажужжал, оповещая, что готов стрельнуть и одновременно с этим дикие скачки на мониторе прервались ровной линией и таким же ровным и непрерывным писком. Да, твою же мать, не успел, все равно стрелять надо.

— Остановка сердца, — взгляд на часы, — двадцать один час тринадцать минут. Двенадцатое июня две тысячи восемнадцатый год. Начинаю реанимацию. Дежурный реаниматолог Филин Алексей Владимирович. — Надеюсь, что камера пишет, а то основное веселье уже утром начнется, если реанимация неудачно пройдет. Маринка умница быстро фиксировала в листе все мною сказанное, ничего, прорвемся, не в первый раз замужем. — Разряд! — тело на кровати выгнулось дугой, взгляд на монитор — ноль ампер на выходе. Бросаю электроды Маринке и начинаю качать, чувствуя, как из-под шапочки по виску на щеку поползла соленая капля пота. Краем уха слышу, как дефибриллятор пропищал готовность. Отнимаю руки, сцепленные в замок от груди.

— Алексей Владимирович, комплекс, — прошептала Маринка, подавая электроды, в то время, как я чувствовал, что с трудом расцепляю словно сведенные судорогой пальцы. Что за черт? Перед глазами снова замелькали мушки, на этот раз полноценная рябь, такая, что захотелось смахнуть ее рукой. Да что со мной сегодня? Взгляд на монитор, действительно комплекс, вот только не тот, что был мне нужен.

— Это я надавил, заставил сократиться, — говорю сквозь зубы, стараясь соблюдать спокойствие. Ведь опытная же девка, зачем дурацкими вопросами отвлекает? — Разряд!

Выгнувшееся дугой тело, на этот раз чуть дольше, так ведь и разряд сильнее предыдущего. Снова отбрасываю электроды. Руки в замок, поехали. На пятой экскурсии противный писк прервался. Пик-пик-пик, — взгляд на экран и с облегчением перестаю качать. Получилось.

— Ритм восстановлен, в двадцать один час девятнадцать минут, — поворачиваюсь к Маринке, которая с деловым видом ставит дефибриллятор на зарядку.