Лодка пришвартовалась к борту шхуны, и русские матросы кинулись на палубу. Двое схватили его и связали за спиной руки, отобрав револьвер.

Зинновий ходил по кораблю, с любопытством его разглядывая; он даже не взглянул на Лабаржа. Остальные спустились в трюм осмотреть груз.

Когда Жана посадили в шлюпку, один из матросов показал на него и сказал другому: — Каторжник.

Лабарж знал это слово, оно означало смерть заживо; так называли заключенных на рудниках Сибири.

Прошел месяц, прежде чем новости достигли Роберта Уокера, он начал действовать немедленно. Договор о продаже Аляски повис в воздухе, барон Эдуард Штокль волновался. Он хотел вернуться в Россию либо получить назначение в Париж или Вену, но все зависело от этой миссии. А теперь всплыло это дело с Лабаржем, а он был другом — очень близким другом — самого Уокера, более того, его знали Сьюард, Самнер и все прочие.

Ратификации договора было недостаточно, необходимо было выделить ассигнования на покупку. Штокль много наблюдал за работой сената и знал, что вопрос о продаже Аляски может быть провален на этом этапе. И если существовал человек, способный повернуть голосование в другую сторону, то это был Роберт Уокер. Почему этот проклятый Зинновий не мог держать свои корабли в Ситке?

Штокль сидел в гостиной Уокера. Хозяин, человек небольшого роста со скрипучим голосом, взглянул на него.

— Есть какие-либо новости о Лабарже?

Лицо барона слегка потемнело. Он надеялся, что Уокер не станет затрагивать этот вопрос.

— Мы делаем все все от нас зависящее, однако...

— Возможно ли устроить пересылку такого заключенного? Предполагая, что он в Сибири?

— О каторжнике по фамилии Лабарж нет никаких сведений, — запротестовал Штокль, — равно как и о его аресте. Я убежден, что все это дело — игра чьего-то воображения.

— Сэр, — голос Уокера звучал холодно, — человек, чье письмо лежит на моем столе, безукоризненно честен, он партнер Лабаржа и мой друг. Русские корабли не только обстреляли американское судно, но и забрали весь его груз. Это, сэр, пахнет пиратством.

У барона Штокля были друзья в Русской Американской компании, однако барон Зинновий не входил в их число. Тем не менее, старый дипломат был достаточно осведомлен о том, чем занимается в Ситке Зинновий; нехорошо, если новости об аресте Лабаржа долетят до царя. Штокль знал, что после возвращения княгини Гагариной в Санкт Петербург поднялся немалый шум, который утих только через некоторое время. В настоящее время приказы о большой чистке в Ситке были с осторожностью похоронены в Министерстве внутренних дел. Там должны были назначить ревизора для расследования деятельности компании, однако до сих пор ничего не сделано не было.

— Не вижу, какая польза от пересылки арестанта, если он так и останется арестантом.

Уокер отмел этот вопрос.

— Я слышал — поправьте меня, если я ошибаюсь, — что в Ситке используется труд заключенных.

Барон Штокль чуть не улыбнулся. Значит, вот что придумал этот лис! Может быть, Уокер не зря женился на внучке Бенджамина Франклина... Заключенный, переведенный в Ситку, в день перехода власти наверняка будет освобожден американцами.

Это была весьма стоящая идея, а о пересылке каторжника барон Штокль договориться мог. В Министерстве внутренних дел сидели влиятельные люди, которым подчинялся Зинновий и которые были заинтересованы в том, чтобы Лабарж так и остался каторжником, однако каторжника можно перевезти в другое место, не вызывая неудовольствия этих людей. Штокль мог устроить все так, чтобы не ставить под угрозу свое будущее.

Уокер не знал лишь одно, но об этом Штокль не собирался ему рассказывать. У Зинновия были все шансы быть назначенным ревизором на Аляску.

— Вполне вероятно, что в Ситку, как вы предполагаете, будет послан корабль с заключенными.