|
Спокойная, склонная к сотрудничеству, Пегги была более чем готова рассказывать о себе. – В тот день я мало вам наболтала, – сказала она. – Я тогда сердилась. И было на что. – Оглянувшись на дверь, она заговорщическим тоном сообщила: – Знаете, Стен прислал нам письмо типа «Дорогой Джон». Только там «Дорогая Сивилла». Хотите узнать, что он написал? Он написал: «Я думаю, нам следует прервать нашу дружбу – во всяком случае, на некоторое время». Вот что он написал. Я прямо обезумела, разорвала его письмо и выбросила в урну на углу Лексингтон-авеню и Шестьдесят пятой улицы по пути сюда. Да, я выбросила это письмо. Только это было не целое письмо. Я думала, что целое. Но вы здесь видели вторую половинку. Ну, я и разозлилась. А кто бы не разозлился? Пегги сделала паузу, встала с кушетки, немножко походила и, проказливо поблескивая глазами, сказала скорее утвердительно, чем вопросительно: – А вы хотите знать, кто бы не разозлился? Ну так я вам скажу. Правильный ответ – Сивилла. Она не умеет постоять за себя. Мне приходится заступаться за нее. Она не умеет сердиться, потому что ее мать не позволяет ей сердиться. Я знаю, что гневаться грешно, но люди все-таки сердятся. Ничего нет плохого в том, чтобы сердиться, если хочется. Вернувшись на кушетку и усевшись поближе к доктору, Пегги спросила: – А хотите узнать еще кое-что про Сивиллу? Она напуганная. Она вааще все время напуганная. Я от нее устала. Она сдается, но я – никогда. – Пегги, – спросила доктор, – а вы с Сивиллой внешне похожи? – Вовсе нет, – оскорбленно заявила Пегги, встала с кушетки и начала расхаживать по кабинету. – Мы совсем разные. Вы же видите, какие у меня волосы. И форма лица. Доктор Уилбур не видела особой разницы. Хотя Пегги и в самом деле выглядела моложе Сивиллы, разговаривала и вела себя иначе, но ее волосы, формы лица и тела были теми же самыми. Она полностью владела своим телом, но по опыту прошлой недели доктор знала, что в любой момент Пегги может превратиться в Сивиллу. На этот раз Пегги оставалась с ней весь час. Когда доктор стала слишком настойчивой, Пегги заметила с ноткой раздражения: – Слушайте, вы задаете чересчур много вопросов. А когда доктор попыталась поискать нить, связывающую Пегги и Сивиллу, Пегги загадочно ответила: – Ох, оставьте меня в покое. Есть вещи, которые я не могу рассказать вам. Вааще не могу. Это как гвардейцы вокруг дворца. Им нельзя улыбаться. Они на посту. – Затем, улыбнувшись, Пегги добавила: – Я думаю, они все-таки заулыбались бы, если пощекотать их перышком. А я – нет. Я не улыбаюсь и не разговариваю, если мне не хочется. И никто меня не заставит. Когда настало время расставаться, Пегги, вставая с кушетки, любезно сказала: – Вы знаете, мы ведь встречались раньше. – На прошлой неделе, – подтвердила доктор. – Здесь. – Нет, – возразила Пегги. – Мы познакомились в Омахе. У окна. Так же, как встретились здесь. Я рассказывала вам про себя в Омахе, но вы меня не узнали. |
