Между обутых в кроссовки ног стоял планер. Венди заметила, что одно крыло треснуло.

— Хочешь, посмотрю, что тут можно сделать, милый?

Дэнни вернулся к созерцанию улицы:

— Нет. Папа сделает.

— Док, папа может до ужина не вернуться. В горы путь неблизкий.

— Думаешь, машинка сломается?

— Нет, не думаю. — Но он дал Венди новую причину для тревоги. Спасибо, Дэнни, этого мне и не хватало.

— Папа сказал, она может, — сообщил Дэнни небрежным, почти скучающим тоном. — Он сказал, бензонасос забит дерьмом.

— Дэнни, не говори такие слова.

— Бензонасос? — спросил он с искренним удивлением.

Она вздохнула:

— Нет, «забит дерьмом». Не говори так.

— Почему?

— Это вульгарно.

— Ма, а как это — вульгарно?

— Ну, все равно, как ковырять в носу за столом или делать пи-пи, не закрыв дверь туалета. Или говорить что-нибудь вроде «забит дерьмом». Дерьмо — вульгарное слово. Хорошие люди так не говорят.

— А папа говорит. Когда он смотрел мотор в машинке, то сказал: «Господи, насос-то забит дерьмом». Разве папа плохой?

Как ты справляешься с этим, Уиннифред? Тренируешься?

— Папа хороший, но ведь он взрослый. И очень следит за тем, чтоб ничего такого не сказать при тех, кто не поймет.

— Как дядя Эл, да?

— Да, правильно.

— А когда я вырасту, мне можно будет так говорить?

— Думаю, ты будешь так говорить, понравится мне это или нет.

— А во сколько лет?

— Двадцать звучит неплохо, а, док?

— Как долго ждать…

— Понимаю, что долго, но, может, ты попробуешь?

— Ладно…

Дэнни снова уставился на дорогу. Он чуть пригнулся, как будто собираясь встать, но тут подполз ярко-красный жук и привлек к себе внимание мальчика. Он опять расслабился. Венди задумалась, насколько переезд в Колорадо отразился на Дэнни. Он ничего не говорил, но она тревожилась, замечая, сколько времени сын проводит в одиночестве. В Вермонте дети — ровесники Дэнни были у троих преподавателей, коллег Джека, и там сын ходил в детский сад, но здесь Дэнни не с кем было играть. Большую часть квартир занимали студенты университета, женатых пар в доме на Арапаго-стрит было раз-два и обчелся, и только совсем у немногих — дети. Она насчитала около дюжины студентов или старших школьников, трех грудных младенцев — и все.

— Мам, почему папа потерял работу?

Вопрос застал Венди врасплох, и она заметалась в поисках подходящего ответа. Они с Джеком уже обсуждали, как выйти из положения, если Дэнни спросит об этом, и диапазон ответов колебался от уклончивых объяснений до чистой, лишенной всякого глянца, правды. Но Дэнни не спрашивал. Вопрос прозвучал только сейчас, когда Венди чувствовала себя подавленной и меньше всего была готова на него ответить. Однако Дэнни не отводил глаз, возможно, читая на ее лице смущение и делая из этого свои выводы. Она подумала, что побуждения и действия взрослых должны казаться детям такими же значительными и зловещими, какими кажутся опасные звери под сенью темного леса. Детей дергают туда-сюда, как марионеток, и они лишь смутно представляют себе зачем и почему. Эта мысль опять привела ее в состояние, опасно близкое к слезам, и, стараясь овладеть собой, она нагнулась, подняла сломанный планер и принялась вертеть его в руках.

— Дэнни, помнишь, папа тренировал дискуссионную команду?

— А как же, — отозвался он. — Спор для потехи, да?

— Верно. — Она все вертела в руках планер, разглядывая название «Быстролет», голубые звездочки переводных картинок на крыльях, и спохватилась, что рассказывает сыну чистую правду.