– Задержишься у меня на пару дней? – спросил я, подсаживая девушку в коляску.

Вопрос развеселил девушку, и она вновь рассмеялась:

– Разумеется, дорогой. Я вся в твоем распоряжении.

– Вот и замечательно.

Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Будущее по-прежнему напрягало своей неопределенностью, и хоть теперь уже не приходилось опасаться гнева главного инспектора, угроза лишиться души пугала ничуть не меньше.

Механисты могут сколько угодно распинаться о всеблагом электричестве и протирать штаны в библиотеках, пытаясь обрести некое сакральное знание, но я не был столь наивен. Преисподняя существует, в этом сомневаться не приходилось, и мне вовсе не хотелось стать одним из ее обитателей. Пока же все к этому и шло.

И потеря жалованья на этом фоне уже как-то даже не расстраивала.

Некоторые вещи за деньги не купишь.

– Потрясающее место, – сказала Елизавета-Мария, опершись на мою руку и выбираясь из коляски. – Отсюда хорошо видна мимолетность бытия.

Я ничего на это замечание не ответил и завел девушку в дом. Там перепоручил гостью встретившему нас дворецкому, сам поднялся в спальню и с облегчением развязал шейный платок.

Вот и кончился этот безумный день. Вот и кончился…

Аккуратно сложив пиджак, жилетку и брюки, я убрал их в пакет и поставил у двери, чтобы прямо с утра отнести портному. Затем избавился от сорочки и, встав напротив ростового зеркала, скептически оглядел свое отражение.

Первое, что бросалось в глаза, – худой. Худой и долговязый, словно оглобля.

Пересчитать ребра совершенно не представляло проблемы.

Нескладный? Нет, просто худой. И хоть папа не переставал твердить, что «были бы кости, а мясо нарастет», в это пока совершенно не верилось. Худой – и точка.

Да и вообще не красавец. Слишком резкие черты лица, излишне длинный нос; неровные зубы тоже привлекательности не добавляли.

А в целом – ничего особенного, заурядный молодой человек двадцати одного года от роду. Впрочем, нет, не заурядный. Был бы заурядный, если б не глаза.

Пронзительный взгляд выцветше-светлых глаз сиятельного пугал подчас даже меня самого.

Никто не может пожаловать титул сиятельного. Сиятельным можно родиться, сиятельным можно стать. Точнее – можно было стать. Все падшие давно уничтожены, и никто больше не сумеет окропить себя их проклятой кровью.

Но все ли они уничтожены на самом деле? Я вспомнил о подземной часовне в иудейском квартале, и настроение вмиг скисло, словно молоко на жаре. Казалось бы – куда еще хуже, но наивно полагать, будто достиг самого дна. Адская бездна бездонна.

Инспектор с меня точно не слезет…

– Вот это да! – присвистнули вдруг за спиной.

Я обернулся к застывшей в дверях Елизавете-Марии и досадливо поморщился.

Проклятье! Раньше запирать спальню никакой необходимости не было…

А девушка уже ступила в комнату, ничуть не смущенная тем, что я стою перед зеркалом в одних лишь кальсонах.

– Пустой крест! – ошарашенно прошептала она, и тонкие пальчики скользнули вдоль моего позвоночника.