Борис Житков. Сию минуту-с
Это было в царское время. Провожали пароход на Дальний Восток. Стояла июльская жара, и смола, которой залиты пазы в палубе, выступила и надулась черными блестящими жгутами меж узких тиковых досок. Поп сиял на солнце, как луженый, в своем блестящем облачении. Он кропил святой водой компас, штурвал, он пошел с капитаном вниз кропить трехцилиндровую машину в три тысячи пятьсот лошадиных сил святой водою. Поп неловко топал и скользил каблуками по намасленному железному трапу. — Хорошо, что не качает! — хихикнул мичман Березин своей даме. Дама для проводов была в шелках, в страусовых перьях, на золотой цепочке играл на солнце лорнет в золотой оправе. — Ах, страшно, не правда ли, когда буря и ветер воет: вв-вв-ву! завыла дама и закачала перьями на шляпке. Но мичман Березин — не простак: — А знаете, если нам бояться бурь… — Неужели никаких не боитесь? — Нам бояться некогда, — и мичман браво тряхнул головой. — Моряк, сударыня, всегда глядит в глаза смерти. Что может быть страшнее океана? Зверь? Тигр? Леопард? Пожалуйста! Извольте — леопард для нас, что для вас, сударыня, кошка. Простая домашняя кошка. Он повернулся к юту, туда, где в кормовой части парохода был шикарный салон, где сейчас буфетчик Степан со всей стариковской прыти готовил закуску и завтрак из одиннадцати блюд. — Степан! А Степан! — крикнул мичман Березин. Он взял свою даму под локоток. — Степан! — Сию минуту-с! — Старик перешагнул высокий пароходный порог и засеменил к мичману. — Покажи Ваську, — вполголоса приказал Березин. — Сию минуту-с! — И старик-буфетчик зашаркал начищенными для парада штиблетами в кают-компанию. В кают-компании он крикнул на лакеев: — Не вороти всю селедку в ряд! Торговать, что ли, выставили? Охломоты! Лакеи во фраках бросились к столу, а буфетчик с дивана в своей буфетной уж звал Ваську. Мичман Березин стоял с дамой, опершись о борт. — Вы спрашиваете: к тигру в клетку? Родная моя! Но волна Индийского океана рычит громче! Злее! Свирепей! Это тигр в десять этажей ростом. Поверьте… Но буфетчик уже повалил перед трюмным люком плетеное кресло-кабину японской работы — целый дом из прутьев. Степан — новгородский старик с бритыми усами — держал в руке кусок сырого мяса. — Готово? — спросил мичман. — Пускай! — Сию минуту-с! Двери кают-компании раскрылись. В дверь высунулась морда. Это была аккуратная голова леопарда с большими круглыми глазами, настороженными, со злым вниманием в косых зрачках. Он высоко поднял уши и глянул на Березина. Дама прижалась к мичману. Березин браво хмыкнул и затянулся сигарой. — Пошел! — скомандовал Березин, подхватив даму за талию. — Сию минуту-с! — отозвался буфетчик. Он поднял мясо, чтоб его увидел леопард, и бросил на трюмный люк, на туго натянутый брезентовый чехол, который прикрывал деревянные створки. И в то же мгновение леопард сделал скачок. Нет, это не скачок — это полет в воздухе огромной кошки, блестящей, сверкающей на солнце. Леопард высоко перемахнул через поваленное кресло-кабину и точно и мягко лег на брезент. Мясо было уже в клыках. Он зло урчал, встряхивая мордой, хвост пушистая змея — резко бился из стороны в сторону. Он на миг замер, только ворочал глазами по сторонам. И вдруг поднялся и воровской побежкой улепетнул. Он исчез бесшумно, неприметно. Дама трепетно держалась за кавалера. Кавалер, осклабясь, жевал конец сигары. — Полюбуйтесь, — не торопясь произнес мичман; он подвел даму к трапу, вот! Там на палубе, на крепких тиковых досках, остались следы когтей — здесь оттолкнул свое упругое тело Васька. |
