Их было около тридцати. История любви в эсэмэсках — трогательная и завораживающая. Подсмотренная, украденная, чужая. Меня душили слезы от осознания того, что моя юность ушла, похоронена в склепе вместе с Алексеем, и в моей жизни уже никогда не будет ни щемящей нежности, ни сладостных поцелуев, ни романтических посланий…
Вампирам не пишут эсэмэски. По вампирам не скучают. К вампирам не торопятся из аэропорта и после работы. Люди сами не понимают, какие они счастливые, до тех пор, пока некоторые из них не становятся вампирами. Но тогда уже слишком поздно. Счастье осталось в прошлом. Впереди — вечность и одиночество со вкусом крови на губах.
Уж я-то знаю.
Часть первая
ИГРА В ВАМПИРА
1
— Бетти, перестань грызть ногти! Тебе же все-таки сто двадцать лет!
Сидящая напротив за столом блондинка смерила меня раздраженным взглядом и с досадой отставила бокал с темным содержимым — половина французского бордо 1950 года, половина сыворотки первой группы. Со стороны мы могли бы показаться подругами — одного возраста, девушки лет двадцати, белокурые, модно одетые. Но прислушаться к нашему разговору — сомнений не останется. Позвольте представить мою мать Лидию — эталон элегантности, женственности и превосходных манер. И я, ее беспутная дочь Лиза, или, как по старинке зовут меня родители на английский лад, Бетти (хотя лично меня это страшно раздражает, и я считаю, что это имя мне не идет).
В отношениях со мной родительница никак не определится. Если бабушка Софья в соответствии со своим статусом меня все время воспитывает и поучает, то Лидия так и не решила, мать она мне или подруга. Временами на нее нападает материнский инстинкт, она начинает вести себя как курица-наседка, именует меня дочуркой и требует называть ее мамочкой. К счастью, периоды наседки сменяются периодами закадычной подруги. Тогда Лидия кокетливо стонет, что она не может быть мамой такой взрослой дочери, как я, набивается ко мне в подружки, просит величать ее по имени и ночи напролет зажигает со мной в ночных клубах, которые не так давно, в припадке материнского маразма, называла гнездом разврата, а также заимствует у меня маечки, за вульгарность которых отчитывала накануне. Сейчас был как раз такой период. Но Лидия об этом, похоже, забыла, так как выдала свой нравоучительный пассаж из репертуара наседки.
— Хорошо, мамочка, — смиренно отозвалась я, зная, что ничто так не выводит родительницу из себя, как подобное обращение в период закадычной подруги.
На удивление, Лидия на мою дерзость никак не отреагировала, продолжая нервно постукивать ногтями алого цвета по столу. Я с сожалением посмотрела на свои руки — свежий французский маникюр был безнадежно изгрызен. Дурацкая привычка никогда не позволит мне соперничать в совершенстве облика с Лидией. Хорошо хоть в зале по обыкновению царил полумрак и мой конфуз оставался незаметным для других.
По углам сгущалась тьма, тусклые светильники на потолке освещали только длинный прямоугольный дубовый стол, за которым собралась вся наша семья. Стол был точной копией того, что стоял в дореволюционные времена в нашем петербургском особняке. Еще в те годы он давно утратил свои обеденные функции — ведь еда после превращения нам становилась не нужна. Но и тогда, и сейчас мы по привычке собирались за большим столом, когда нужно было обсудить важные вопросы и принять решение, которое касалось всех.
— Итак, — подал голос отец, — у кого какие соображения?
Для солидности он сегодня ночью надел строгий черный костюм, но выглядел все равно как мальчишка — русоволосый, с мягкими кудрями и гладкими щеками. Вампиром он стал в двадцать два года, когда у него еще борода не начала расти. И сейчас, больше века спустя, он ничуть не изменился. Девочки-подростки до сих пор ему глазки строят. |