Надеюсь, у него все хорошо.

— Нет, мэм, большое спасибо, но я справлюсь сам. — Голос у него ломается. Он отчаянно краснеет и роняет шляпу. — А отец жив-здоров, передавал вам сердечный привет, мэм.

Я спрыгиваю на мостовую, чтобы поднять шляпу, потому что одному Богу известно, что случилось бы, попытайся он сделать это сам. Скорее всего запутался бы в вожжах и удавился.

— Ричард, — шепчу я ему, подавая шляпу, которую ему теперь все равно не надеть, слишком уж она грязная, — она женщина, как и твои мать и сестры. Миссис Марсден тебе не родственница, но ради нашего благополучия, прошу тебя, думай о ней как о родной тете. Иначе двуколке конец, и нам вместе с ней.

— Да, дядя. — Он смотрит на новоиспеченную тетушку с трогательным обожанием.

В ответ Софи ему улыбается, и я подхватываю вожжи — пока они не исчезли под копытами лошади.

— Ричард, пожалуйста, давайте поедем дальше, — с подкупающей мягкостью просит Софи. Она поворачивается ко мне и шепотом добавляет: — Ого, а он еще худший кучер, чем вы, я-то думала, такого в природе не бывает.

— Вы меня раните, мэм.

Первую остановку мы делаем у «Друри-Лейн»: Софи считает, что Амелия по своей наивности могла сразу податься в известный театр. Она проходит по узкому переулку сбоку от Здания театра и о чем-то разговаривает с привратником. Разговор получается короткий.

— Ага, а я царица Савская, — изрекает привратник и хлопает дверью.

Она возвращается ко мне:

— Я ему говорю: я Софи Уоллес. А он — представляете — не поверил мне! Наверное, я выгляжу ужасно. Ой, подождите.

Она бросается в сторону и перехватывает пару вычурно одетых дам, и я вижу Софи-актрису в действии.

Она делает реверанс и разливается соловьем о своей бедненькой кузине Амелии, которая, правда, могла явиться сюда под другим именем, у нее такой чудесный голос, не знают ли любезные дамы, где малышка сейчас? Ах, Боже мой, а какая красивая шляпка, в деревне такого не увидишь… И далее в том же духе. Притворство и лесть — чего только ни сделаешь, чтобы разговорить двух сплетниц.

Они по-доброму улыбаются, но говорят, что новичков в труппе нет и ни одна юная леди, исполненная надежд, в последнее время не пытала тут счастья.

Так проходит несколько часов. Пора прекращать поиски на сегодня: занавесы уже подняты, наступает вторая ночь Амелии в Лондоне. Придется ли ей спать на чьем-нибудь крыльце, как тем шлюхам, которых мы видели на улице? Или ее обманом заманили в дом сомнительной репутации? Город может поглотить, пожрать человека, особенно женщину, и она канет в его недрах навсегда.

— Вспомните, может быть, она хоть как-то намекала на то куда могла пойти?

Софи качает головой:

— Я рассказывала ей, что начинала с небольших ролей в крохотной труппе, но Амелия так уверена в своих способностях…

— Мэм, вы дурно поступили, подталкивая ее к такому решению.

— Роль проповедника вам не идет, Гарри.

— Ричард, поехали домой.

Ричард щелкает вожжами по лошадиной спине, и мы покидаем фешенебельную часть города и направляемся к отелю.

— А я был в театре только однажды, — говорит Ричард.

— Правда? А что вы смотрели?

Вопрос Софи его здорово смущает.

— Не настоящий спектакль, ну, не в полном смысле этого слова. Дело было на Пасху. Там пели и танцевали, и была еще девушка такая красивая, в чулках.

— Вы имеете в виду пантомиму?

— Да, мэм. Прямо рядом с домом.

— Рядом с домом? — Я на секунду задумываюсь.