— Какого черта вы творите? — хриплю я.

— Вы храпите, я пытаюсь вас перевернуть.

— Что? Чушь собачья! Я никогда не храплю!

— Вы простужены, от этого иногда начинают храпеть.

— А я не храплю! Никто никогда не жаловался.

Я натягиваю на голову одеяло и поворачиваюсь к Гарри спиной. И тут понимаю, что на мою половину кровати вторглось некое… затруднение очень личного характера.

— Гарри? А, Гарри?

— Да?

— Кровать слишком узкая. Мы не можем позволить этому занимать драгоценное место.

— Прошу прощения, мэм.

— Это извращение. Я больна! — С этими словами я вытираю нос простыней и снова засыпаю.

Когда на следующее утро я просыпаюсь, солнце уже стоит высоко. Гарри, в брюках и в рубашке с закатанными рукавами, бреется. На него приятно посмотреть. Он хоть и худощав, но хорошо сложен, и в нем есть некая грация, и будь я здорова и если бы он не обвинил меня в храпе… Я сурово приказываю себе выбросить подобные мысли из головы.

— Доброе утро, миссис Марсден. — Он вытирает лицо салфеткой и водружает на нос очки. — Как вы себя чувствуете? Сможете продолжить путешествие?

— Конечно, смогу.

— Прекрасно. Тогда я спущусь и распоряжусь насчет завтрака. — Он надевает жилет и сюртук и выходит из комнаты.

Я размышляю над его нелепым ночным обвинением. Я — храплю? Да как бы я, скажите на милость, преуспела в роли куртизанки, если бы храпела (спать, конечно, при таком роде занятий много не приходится, но все-таки)? Я бодро вскакиваю с постели, хоть здесь и нет никого, кто мог бы по достоинству оценить мое представление, и несколько раз звоню в колокольчик; Является служанка. При свете дня видно то, что скрылось от моего взгляда вчера вечером, а именно усы и корка грязи на лице.

Я спускаюсь вниз и вижу Гарри, который воздает должное тостам и ветчине. Я съедаю тост, предварительно обследовав его на наличие отпечатков грязных пальцев, и выпиваю чашку чаю. Все улажено. Гарри договорился, чтобы лошадь подковали и вернули вместе с двуколкой обратно в поместье, а сами мы поедем в соседний городок вместе с одним человеком, у которого там дела. В городке мы сможем сесть на дилижанс до Лондона.

Гарри роется в своей походной аптечке и предлагает мне мазь для носа (который стал ярко-красным и очень чувствительным). Мазь пахнет остро и неприятно, жирная на ощупь, но действительно помогает. Мы отправляемся в путь.

Мужчина, с которым мы едем, кроме нас, везет в телеге поросенка и пса. Оба страсть как хотят с нами подружиться. Поросенок — маленькое черно-белое существо с нежными копытцами и прелестным хвостиком-крючком — понятия не имеет, что в ближайшем будущем станет обедом у двоюродного брата нашего возницы. Малыш более чем бодр и весел.

Пес, не менее веселый и бодрый, большую часть времени чешется, и я опасаюсь, что многие его блохи уедут на нас.

На почтовой станции выясняется, что в почтовом дилижансе нет сидячих мест внутри.

— Что думаете, миссис Марсден? — спрашивает Гарри. — Вы не здоровы, а скоро, кажется, пойдет дождь. А я, увы, забыл зонтик. — Последнее он произносит потрясенным шепотом, как будто сам не в силах поверить, что поддался такому низменному человеческому пороку, как забывчивость.

— Хотите, продам вам свой, сэр? — предлагает юноша, торгующий билетами.

Он задумчиво грызет кончик карандаша и заламывает невероятную цену за ветхий зонт, который едва раскрывается.