- Так лучше? - прошептал Дэш, тронув губами ее ухо, и слегка надавил зубами на чувствительное место за ним.

Для нее это было почти слишком - его дразнящие поцелуи, сладкая мука его прикосновений. Между нежных складок ее естества он нашел тугой бутон и, поглаживая его, нашептывал на ухо, что ее ждет большее.

Большее?

- О да, - молила она. - Большее.

Пиппин знала, что значит «большее». Она потянула с Дэша рубашку. Его широкая грудь, легкие завитки темных волос, крепкие мускулы, стук сердца - все казалось ей божественным.

Любопытство вело ее вниз, к его брюкам.

Когда она тронула Дэша там раньше, она точно знала, что делает, искушая его, и теперь хотела большего, чем исследовать его через грубую ткань бриджей.

Она нервозно возилась с пуговицами, и Дэш, будто не в силах терпеть дольше, быстро справился с ними и предстал перед ней в великолепной наготе.

Ее руки скользнули по его телу и замерли, наткнувшись на грубые шрамы, крест-накрест пересекавшие спину. Пиппин потрясенно смотрела ему в глаза, но он поцелуем смел ее вопросы, умоляя ее, как она - его.

- Большее, Цирцея.

Пиппин отбросила промелькнувший перед ее внутренним взором вид его изуродованной спины и вернулась к своему исследованию, проведя руками по его бокам к узким бедрам, к его твердому копью, взметнувшемуся от желания, налившемуся и отвердевшему для нее, и только для нее.

Дэш застонал, когда она, сомкнув ладонь, мягко поглаживала его. Ее рука скользила вверх и вниз, а он продолжал исследовать ее потайные места, их губы слились в жарком поцелуе.

Потом он подвинул ее под себя, Пиппин шире раздвинула ноги, чтобы принять его.

- Ты самое прекрасное создание на свете, - хрипло сказал он. - И ты моя.

От его властных слов она затрепетала. Его. Она не могла ни о чем думать, хотела только принадлежать Дэшу сегодня ночью и всегда.

Он медленно входил в нее, она выгибалась ему навстречу. Если она думала, что он грубо возьмет ее, то ошиблась. Он двигался осторожно, постепенно заполняя ее, пока не достиг барьера.

- Будет немного больно, - прошептал он ей на ухо.

И прежде чем она сообразила, о чем он говорит, прежде чем слова проникли в затуманенный желанием разум, Дэш взял ее невинность одним быстрым движением. Пиппин задохнулась, но его поцелуи и восторженные слова быстро развеяли шок.

Схватив ее за бедра, Дэш теснее прижимал ее к себе, заполняя ее целиком, и теперь, когда он двигался в ней, она чувствовала только наслаждение, ненасытную страсть.

Пиппин подхватила ритм его движений, жадно выгибаясь навстречу. Он дразнил ее, то медленно поглаживая, то усиливая давление, заставляя ее молить:

- О, Дэш!

Он увеличил темп, утоляя ее голод, ее внутренние мышцы сильнее сжимали его копье.

С каждым движением мир вокруг ускользал, и Пиппин чувствовала лишь этого мужчину, его все нараставшее желание. Она двигалась вместе с ним, цеплялась за него, а он возносил ее на такие высоты блаженства, что она и вообразить не могла.

- Дэш, о, Дэш! - выкрикнула она.

Ее тело содрогнулось. Вихрь наслаждения взметнулся внезапно, будто Дэш выпустил на волю дремавшую в ней бурю. Волны экстаза накатывали на нее одна задругой, а он все продолжал бой, потом вдруг на миг замер, заполнил ее одним сильным быстрым движением и застонал, найдя собственное убежище в бушующем море, которое они сотворили своей страстью.

Она сомкнула вокруг него ноги, прижимая к себе, а он продолжал двигаться в ней, посылая мягкие волны, которые эхом прокатывались по ней.

Стояла темная морозная ночь, но на маленьком чердаке дома на Брук-стрит Пиппин и Дэш обрели собственный рай. И оба молча молились, чтобы этот рай остался с ними навечно. Или, по крайней мере, всю эту ночь.

Пиппин шевельнулась перед рассветом. Холод пробрался под одеяло, и она задрожала.