– На сегодняшний день сплавная контора выполнила месячный план, – кисло сморщив губы, сказал Поляков. – Предварительные подсчеты показывают, что за оставшиеся дни будет дано сверх плана восемь тысяч кубометров леса…

Дальше голос Полякова не был слышен – в зале раздались аплодисменты и крики; задубелые ладони гремели, визжали девчата, грузчики звенели стальными подковками сапог, кто-то в задних рядах по-сычиному ухал, кто-то хохотал басом. Радостно аплодировал Полякову главный комсомолец Сергей Нехамов, однорукий Фомичев топал ногами, радостно улыбалась начальник производственного отдела Сорокина и самоотверженно приветствовал успех родного коллектива парторг Вишняков. А в первых рядах, где сидели Нехамовы, тоже было оживленно, хотя сам старик, конечно, не аплодировал, не кричал, не ухал, а только разрешающе улыбался. Однако его родичи солидно, дружно прихлопывали ладошками, не снисходя до проявления бурного восторга.

XIII

Главного инженера Прончатова в состав завкома выдвинул сам бывший завком в общем списке. По алфавиту Олег Олегович шел восьмым, так что в половине одиннадцатого приближалась минута, когда его кандидатура должна была обсуждаться для внесения в список для тайного голосования. Сейчас обсуждали слесаря Коломейцева.

Пока перечисляли достоинства и недостатки Коломейцева, Прончатов принимал начальственно строгий вид. Для этого он круто вздернул подбородок, губы сжал, пальцы собрал в кулаки, а глядеть стал на противоположную стену, где были пробиты четыре квадратных отверстия для киноаппаратов. Он посматривал на них, неторопливо думал о том, что все-таки добьется установки широкоформатной аппаратуры; если директору лесозавода Морозу хорош и обычный экран, если председатель поселкового Совета наплевательски относится к техническому прогрессу, то… В общем, мелкие, мелкие были мысли, ход самих рассуждений примитивен…

– Следующая кандидатура – главный инженер Прончатов Олег Олегович! – выкрикнул председательствующий Иван Фомичев. – Какие будут мнения, товарищи?

– После этого в довольно шумном зале вдруг наступила глубокая, длинная, сквозная тишина; скрип стульев затих, потом отчетливо послышался чей-то протяжный вздох. Это было странно, неожиданно, так как раньше после каждой названной кандидатуры сразу раздавались крики: «Даешь!» – и гремели дружные аплодисменты. Теперь же в зале не раздалось ни звука, не произошло никакого движения, и Прончатов заметил, как парторг медленно наклонился вперед, а начальник рейда Куренной торопливо обернулся.

– Кто имеет слово, товарищи?

Еще несколько секунд постояла тишина, а потом в задних рядах послышался тихий удивленный голос:

– А чего тут обсуждать, ведь это Олег Олегович…

– Значит, замечаний не будет?

– Не будет! – по-прежнему удивленно ответили из зала. – Голосуй, Фомичев!

Взволнованный каждой частичкой своего большого тела, сидел Прончатов и не мог найти силы для того, чтобы отнять пальцы с лица, положить их на стол и снова сжать в кулак. Он и не предполагал никогда, что такую полную, абсолютную, ослепительную радость может принести ему просто голосование на профсоюзном собрании. В прончатовскую горячую голову лезли бог знает какие возвышенные мысли, сердце билось взволнованными толчками, и в ушах продолжал звучать голос: «А чего тут обсуждать, ведь это Олег Олегович…»

– Против – нет, воздержавшихся – нет! Единогласно, товарищи!

И собрание потекло дальше ровной проторенной дорожкой.