Наконец взглянул он и обнаружил, что оказался высоко среди горных пиков; перед ним и по обе стороны раскинулся мир красновато-жёлтого камня; хребет за хребтом поднимались впереди, словно волны разбушевавшегося зимнего моря. Солнце приближалось к зениту и ярко и жарко сияло над пустошью; однако ничто не говорило о том, что со времён сотворения мира здесь побывала хоть одна живая душа; вот только помянутая тропка уводила вперёд, вниз по каменистому склону.
Туда и сюда, и повсюду вокруг, обращал юноша взгляд, напрягая зрение, на случай, не разглядит ли хоть чего примечательного среди каменистой пустоши; и наконец, между двумя зубцами скалистого хребта по левую руку он различил зелёный проблеск, сливающийся с холодной синевой дали; и подумал в сердце своём, что это – последнее напоминание о Сверкающей Равнине. Затем возвысил он голос в безмолвной пустыне и молвил вслух, хотя слышать было некому:
– Вот и настал мой смертный час; здесь гибнет Халльблит из рода Ворона, не совершив назначенного, не найдя утоления тоске своей, и брачное его ложе остыло навеки. Да живёт и процветает клан Ворона вовеки веков, и мужи его, и девы, доблестные, пригожие и плодовитые! О, род мой, дай благословение умирающему, который поступает не иначе, как по законам твоим!
Посидел юноша там ещё немного, а затем сказал себе так:
– Смерть медлит; не лучше ли пойти ей навстречу, как обитатель хижины опережает могучего тана?
И поднялся Халльблит и, с трудом передвигая ноги, побрёл вниз по склону, опираясь на древко сверкающего копья; но вдруг резко остановился, ибо показалось ему, что ветер, задувающий вверх по склону горы, донёс до его слуха голоса. Однако покачал юноша головой и молвил:
– Ну вот, воистину начинается сон, каковой продлится вечно; и ничуть не ввёл он меня в заблуждение.
Тем не менее, с большей охотой бросил он вызов ветру, и дороге, и собственной слабости; однако усталость всё больше подчиняла себе путника, так что очень скоро он споткнулся, и пошатнулся, и снова рухнул без чувств.
Когда же Халльблит снова пришёл в себя, то уже не был в одиночестве; рядом с ним на коленях стоял человек, придерживая его голову, а другой, едва недужный открыл глаза, поднёс к губам его чашу вина. Халльблит осушил чашу и ощутил прилив бодрости; и тут же дали ему хлеба, и поел он, и воспрял духом, и радость жизни вернулась в его сердце, и откинулся он назад, и сладко заснул на время.
Пробудившись от дрёмы, обнаружил Халльблит, что силы к нему вернулись, и он приподнялся, и сел, и огляделся, и увидел, что поодаль расположились трое мужей: вооружённые, перепоясанные мечами, путники, тем не менее, вид имели весьма жалкий, ибо одежды их изрядно поистрепались в дороге. Один из них был весьма стар, и седые волосы его свисали лохмами; другому, хотя и не столь преклонных лет, явно перевалило за шестьдесят зим. Третьему было около сорока, но выглядел он печальным и удручённым и глядел весьма уныло.
Завидев, что юноша заворочался, все трое воззрились на него, и старший молвил:
– Добро пожаловать тому, кто некогда не смог просветить нас!
А второй подхватил:
– Хоть теперь просвети нас.
Но третий, удручённый, воскликнул вслух, говоря:
– Где же та Земля? Где же та Земля?
Ответствовал Халльблит:
– Похоже на то, что Земля, которую вы ищете, – та самая, откуда пытаюсь я бежать. И ещё не утаю: сдаётся мне, видел я вас и прежде, и было это в Кливленде-у-Моря, когда жилось мне веселее.
Все трое кивнули в знак согласия и закричали:
– Где же та Земля? Где же та Земля?
Халльблит поднялся с песка и молвил:
– Вы исцелили меня от смертельного недуга, и я сделаю всё, что могу, дабы исцелить вас от недуга скорби. Пойдёмте со мною вверх по перевалу, и я покажу вам издалека искомую землю. |