– Что надо от нас жителям Вилкабамбы?

– Не сможем мы воевать на два фронта. Отложить надо выступление, – настаивал Рекис.

– Сколько лет ждали, так трудно было уговорить людей. Если сейчас их остановить, больше уж никогда не поднимутся, – сказал Исаак Карвахаль. В этот день он надел свою старую сержантскую гимнастерку.

– Это верно, и говорить нечего. Выступать надо, – сказал Ригоберто Басилио.

– Триста всадников уже выступили из Вилкабамбы, – сообщил Сиприано Гуадалупе.

– Скоро ли Агапито появится?

– Он уже в пути.

– Я за то, чтобы начать переговоры с жителями Вилкабамбы, – заявил Рекис.

– Тяжкая ответственность ляжет на нас, – сказал учитель Сото.

– Рабство еще тяжелее, – гневно отвечал Басилио.

– Отложим выступление на восемь дней, а за это время договоримся, – предложил де ла Бега.

Исаак Карвахаль сидел, понурив голову. Он предчувствовал худое. Наконец поднялся.

– Я за то, чтобы начать выступление и одновременно переговоры. Выберем комиссию для переговоров с Вилкабамбой. А все прочее пусть идет как намечено.

Никогда еще не бывало такого вечера летом. Потом они поняли – так и следовало, ибо серый этот вечер был предвестником роковой ночи. Площадь наполнилась людьми.

– Вилкабамба приближается, хочет напасть на нас. Почему мы должны рисковать своей жизнью ради арендаторов «Уараутамбо?» – кричали они.

– Правильно!

– Зачем нам это надо?

– Вот увидите – арендаторы из поместья продадут нас. Не выступят, а мы ни за что ни про что пропадем либо в тюрьму сядем.

– Что мы выиграем в этой войне? Отвечай, мошенник! – крикнула Теодора Кондор прямо в лицо главе общины Карвахалю.

– Свободу, донья Теодора.

– Свободой сыт не будешь. А родственников в «Уараутамбо» у меня нет.

– У меня тоже нет родных в поместье. Пока «Уараутамбо» цветет да кровь пьет, добра не будет.

Максимилиана Марин подскочила к Исааку Карвахалю.

– Бессовестный! Ты зачем мужа моего с толку сбиваешь? Заставляешь идти, а он ведь не хочет! Завтра прольется кровь. Умрешь ты – одним негодяем станет меньше на свете, а вот кто ответит за гибель моего мужа?

– Поймите же, донья Максимилиана…

– Если моего мужа убьют, я буду кормить детей твоей кукурузой, дом у тебя отниму! Знаю я вас! Главари! Дураки побегут вперед, а вы за их спинами все попрячетесь.

Женщины продолжали бранить Карвахаля.

– Мой муж болен, – робко вступилась жена Сиприано Гуадалупе. – Он не может идти. Прости его, не сердись.

– Пусть он сам скажет, – резко прервал ее Карвахаль.

– Кто будет меня содержать? Ты? Кто будет меня кормить? Ты? Кто будет мне детей делать? Ты? – вопила Максимилиана Марин.

И вот, освещенная последними лучами заходящего солнца, появилась на площади худая женщина – вдова дона Раймундо Эрреры, Мардония. Много месяцев не снимала она траура. Но сегодня нарядилась: юбка цвета красной смородины, украшенная серебряными сердцами, серая шаль, затканная желтыми, зелеными, оранжевыми цветами. Посверкивали большие серебряные серьги. Мардония приблизилась.

– Послушай, сестра.

При виде величественной вдовы Максимилиана притихла.

– Откуда ты знаешь, сестра, что мужу твоему суждено умереть? Разве мы можем предсказывать будущее?

– Нет.

– Я не знаю будущего, но познала прошедшее – мужа моего нет больше.