– Кто же главный?

– У нас главного нет. Мы, члены Совета, поступаем так, как велит община. Янакоча решила отобрать землю. Я выполняю ее решение. Мы не чужую землю берем, мы свою возвращаем. Эта земля – наша с тысяча семьсот пятого года. Скажу я своим – уходите, и больше я не выборный.

– Я дело говорю, Роблес. Двадцать лет я служу. Не рискуйте. Начнут стрелять – поздно будет. Чего добились жители Чинче своим упрямством? Тоже так, не хотели слушать, когда их предупреждали. Штурмовой отряд стер селение с лица земли, камня на камне не осталось. Даю вам возможность уладить все Мирно. С полицейскими разговор будет другой. Ну, что скажешь?

– Спроси народ, сеньор.

Субпрефект Валерио крикнул:

– Уходите! Иначе члены Совета вашей общины ответят за все. За каждый день, что останетесь вы здесь, на захваченной земле, прибавится им по году тюрьмы. Подумайте!

– Если члены Совета столкуются с вами, мы их перевешаем всех! – крикнул Лисица.

– Тебя как зовут? – спросил субпрефект.

– Это Примитиво Родригес, – сказал Ильдефонсо Куцый.

Агапито вскочил.на лошадь, встал ногами на седло, крикнул:

– Остаемся или уходим?

– Остаемся! – взревела толпа.

– Пусть они уходят!

– Долой «Уараутамбо»!

– Смерть Монтенегро!

– Захватчики! Кровопийцы!

– Лучше умереть, чем отдать землю!

И тут Агапито Роблес словно обезумел. Соскочил с лошади, достал разноцветный платок и пустился в пляс. Щелкали маузеры, а Агапито подпрыгивал в бурном уайно. И тогда хрипло вскрикнул Сиприано Гуадалупе и тоже пошел плясать, за ним – Эстефания Моралес. Через несколько секунд танцевали все. Кричал субпрефект, ругались, грозились полицейские – все напрасно! Община плясала уайно.

– Хватит, не то открою огонь! – крикнул капитан Реатеги.

Пляска разгоралась. Танцоры делились на пары, меняли ритм, снова сходились. Густым облаком поднялась пыль из-под ног, заволокла все вокруг, не стало видно ни овец, ни далеких снежных вершил.

И тут странное случилось дело, никто бы такого не подумал: громко вдруг зарыдала донья Пепита Монтенегро. Сперва она словно бы смеялась тихонько, потом стала всхлипывать, громче, громче, и, наконец, все увидели – плачет донья Пепита, высоко поднимается ее грудь, катятся по постаревшему лицу слезы. Часа еще не прошло, как въезжала она на мост, такая надменная, гордая, а теперь льются по ее лицу слезы, задыхается от рыданий донья Пепита, бормочет что-то, слова непонятные, может быть, на другом языке, на языке господ, хриплом и колючем. Долго рыдала донья Пепита, а потом закричала странным каким-то голосом:

– Нехорошие вы, жители Янакочи. Пришли сюда, хотите отнять у меня землю. А я родилась здесь и умереть здесь хочу. Я возделывала эту землю, я любила ее. – Донья Пепита повернулась к пеонам. – А вы, неблагодарные! Как мать, я об вас пеклась.

Кое-кто из стариков начал всхлипывать. Полидоро Леандро снял шляпу. Бернардо Чакон и Себастьян Альбино – тоже.

– Если я что не так сделала, простите. Никогда больше не обижу вас. Ни одной жалобы не услышите вы на владелицу «Уараутамбо». Оставьте мне мою землю. Простите меня. Обливается кровью мое сердце. Не хочу уезжать отсюда. Куда я денусь? Есть на свете теплые страны, прекрасные, где расцветают цветы и плоды наливаются соком. Только не могу я жить без снега, без ветра. Неужто проснусь я утром и не услышу песенки сичи? Буду пить чужую воду и есть чужой картофель? Горькими покажутся они мне! Не гоните меня. Все теперь по-другому пойдет. Клянусь святым Иоанном, покровителем Янакочи!

Донья Пепита приложила к губам обшитый серебром.