Ученые рассмеялись. Омар Хайям – непривычно громко, Исфизари – высоким, но тихим смехом, а Васети – басовито, точно откашливаясь, Хазипи – неслышно, как и Лоукари.

– Недурно сказано, – проговорил Хайям.

Васети добавил:

– Это хорошая оценка нашей работы… Представьте себе: пятеро здоровых мужчин на дороге из Исфахана в Шираз. Я знаю хорошее место для разбойничьих дел…

– Это на полпути? За крутым поворотом? – спросил Лоукари.

– Вот именно!

Место, о котором говорил Васети, было пустынно, однако имело выход к некой речке, по которой нетрудно было добраться до самого Персидского залива. Речка – она порою терялась в песках – протекала в глубокой расщелине, удобной для скрытных дневных переходов…

– Если нашу землю принять за огромный шар, – сказал Васети, – а это так и есть на самом деле, то наша колея движущейся телеги в виде двойного кольца опояшет весь мир. Спрашивается, где же бесконечность? – И он уставился на Хайяма.

Тот чистосердечно сказал:

– Напрасно так глядишь на меня. Если бы я знал все это, давно объявил бы себя пророком. Вся загвоздка в том, что я и сам ничего не знаю. И не смотрите на меня как на мудреца, у которого борода трясется от больших знаний. Я всего-навсего ваш товарищ, которому немного больше лет, чем вам.

– О нет! – воскликнул Исфизари. – Я согласен в одном: не надо кичиться своими знаниями. Но и не надо чрезмерно скромничать.

– При чем здесь скромность, господин Исфизари? – удивился хаким. – Надо смотреть правде в глаза и соответственно с нею вести речи. Я люблю определенность. Вы это знаете. Истина такова: я ничего не знаю! Я повторяю эти слова греческого философа, повторяю не стесняясь. Мы должны смело ввести в обиход понятие «бесконечность». Что это? Расстояние до Солнца? До созвездия Близнецов? Или в сто раз большее расстояние? Ни то, ни другое, ни третье! Расстояния, о которых мы говорим, поддаются измерению фарсангами, а бесконечность – нет. Если мы этого не поймем, то это значит, что мы ни на шаг не подвинулись вперед после греков. А ведь прошло десять с лишним веков!

Слуга принес холодного шербета. Целый кувшин. Разлил по чашам. Поднес каждому из ученых и молча удалился.

Хайям пригубил, а Васети опустошил тотчас же свою чашу. Остальные не дотрагивались…

– Я открою вам одну тайну, если меня не выдадите, – сказал Хайям. – Эта моя новая служанка дала понять, что хорошо разбирается в любви. Но я не торопился. К ее удивлению. Поймите меня, если можете: чудесная женщина двадцати лет ждала меня в соседней комнате. А я проводил время за бумагами. Под утро она вошла ко мне, но я, оказывается, не заметил ее…

– Что-то непохоже на тебя, – сказал Хазини, до этого молчавший. – Ты сидел за бумагами, а рядом изнывала от любви молодая красотка?

– Да, да! – слишком твердо выговорил Хайям.

Хазиии развел руками: дескать, верить ли? Разве не сам хаким распускает слухи о своей вечной приверженности к вину и женщинам?

Васети спросил:

– А все-таки что отвлекло тебя от любви, о хаким?

– Что? – Омар Хайям весело осмотрел своих друзей, потер руками колени. – Слово «отвлекло» в данном случае не совсем подходящее слово.