– Ну почему же, – согласился Васети, – здесь у нас с тобою не будет спора. Со стародавних времен поэзия в нашем народе соседствует с ячменной лепешкой.

Хайям обратился к науке. То ли ему хотелось в чем-то убедить своего друга, то ли сам желал еще раз убедиться в некоторых, по его мнению, непреложных истинах.

Кто солнце науки? Несравненный Ибн Сина. Есть светила и рядом с ним. Пусть они светят не столь уж ярко, но это светила! Настоящие! Неподдельные! Ал-Кинди, например, многое перенявший у Аристотеля и много сделавший сам в медицине, геометрии, астрономии, музыке. Разве не велик и Фараби, тоже следовавший за Аристотелем? А Мухаммад ибн-Муса ал-Хорезми? Он прославил Багдад своей астрологией и математикой. А что сказать об Ал-Баттани? Он сделал то, что никому не удавалось до него: точно определил продолжительность года. Баттани объявил: триста шестьдесят пять дней, пять часов и двадцать четыре секунды. Если он и ошибся, то на ничтожно малое количество минут и секунд. Разве это не изумительно само по себе?

Однако самое удивительное будет впереди, а именно: Бируни определит вращение Земли вокруг воображаемой оси. Но и это не все. Бируни выскажет почти сказочную догадку, которая опрокинет учение Птоломея начисто. С его неподвижной Землей и вращающимся вокруг нее Солнцем и светилами. Бируни скажет: нет, все наоборот!

О чем все это говорит? О движении? Это так. Но есть кое-что поважнее самого движения как такового. Жизнь в ее проявлениях – бесчисленных, разнообразных. Это утро, эта река, эти рыбаки, это небо, эта земля… Цель жизни едина и велика: поддерживать жизнь! Разве это не удивительно?! Разве не прекрасно?

Васети полагает, что если ставить вопрос так, и только так, то это скорее приведет к грубым заключениям и даже чревоугодию. А духовное? Как сочетать духовное с низменным, поэзию и музыку с овсяной лепешкой и глотком воды? Не приведет ли это к чисто животному интересу в жизни, к ее обыденным и недальновидным желаниям? Скажем, эти рыбаки…

– Эй, уважаемый! – крикнул Васети рыбаку, который сидел ближе прочих к ним, удя рыбу и не спуская глаз с поверхности воды.

Тот повернул к Васети рябое костистое лицо, прошамкал:

– Шлушаю тебя, гошподин.

– Ты не мог бы назвать свое самое большое желание?

– Шамое, шамое? – спросил рыбак.

– Да. Именно.

– Поймать хотя бы пяток рыбок.

– А еще?

– Еще штолько же жавтра.

Рыбак снова уставился на воду.

– Слышал? – обратился Васети к Хайяму. – Философия сиюминутной жизни в чистом виде, не угодно ли?

Хайям возразил:

– Нет, не угодно! Это не философия. Это верх желания голодного и бедного человека.

– Сделай поправку, Омар: большинства людей.

Омар Хайям сказал, что, если даже рыба предел желаний, это лучше, чем блаженство рая где-то в отдаленном и очень туманном будущем.

Васети рассмеялся.

– Это хорошо известно, Омар: ты в кредит не веришь.

– Да, не верю. Предпочитаю наличными и немедленно, пока бьется мое сердце.

– Это знаем по твоим стихам.

– И ничего вы не знаете! – проворчал Хайям. Он крепко ударил хворостинкой по воде.