Из трехсот жителей Вортинга осталось всего семьдесят два человека. Мало надежды найти остальных. Мало надежды, что выживут все из спасенных, ибо дети, проведшие день и ночь на морозе, заходились от кашля. Родители либо беспомощно смотрели на малышей, либо сами метались в лихорадке.
Сэмми Брадобрей помогал Мартину и его жене на кухне. Он лениво помешивал суп, что‑то насвистывая. Когда похлебка закипела, он снял ее с огня и отставил в сторону поостыть.
– Одно утешает, – произнес Сэмми, ни к кому конкретно не обращаясь. – С едой теперь проблем не будет.
Запасов хватит, чтобы прокормиться до конца зимы, и еще останется.
Жена Мартина смерила его холодным взглядом и вернулась к рубке мяса. Наполняя кувшин элем из громадного бочонка, Мартин Трактирщик хмуро проворчал:
– Да, только учти, что, когда придет весна, придется возделывать поля, а рук на все не хватит. Не хватит их и для того, чтобы убрать осенью урожай. Тем, кто провел всю жизнь в городе, придется вернуться в поля или умереть от голода.
– Но только не тебе, – заметил Сэмми Брадобрей. – Тебя‑то гостиница прокормит.
– Гостиница? – переспросил Мартин. – Какой от нее толк, если некому будет ночевать в ней? Да и кормить постояльцев будет нечем…
Когда они несли в гостиную суп, навстречу им попался мужчина, выносящий на улицу труп только что скончавшейся женщины. Мартин и Сэмми посторонились, пропуская его.
– Что, никто ему помочь не мог? – поинтересовался Мартин.
– Он не позволил, – тихо ответила какая‑то женщина.
Но скоро все забыли о случившемся, и котел с похлебкой обступила толпа народа. Сэмми, Мартин и его жена разливали суп по мискам. Пищи было более чем достаточно, поэтому многие женщины и дети по два раза подходили за добавкой, тогда как мужчины больше внимания уделили бочонку, утверждая, что эль согревает куда лучше, чем жидкое варево из котла.
Мартин, управляющийся с краником бочонка, вдруг почувствовал, как кто‑то потянул его за рукав.
– В очередь вставай, у меня две руки, а не четыре, – сказал он, но ответил ему тонкий детский голосок.
– Папа, – окликнул Амос.
– Ты почему вылез из постели? – Мартин мгновенно забыл о бочонке и повернулся к сыну. Любители зля не зевали, а лишь успевали подставлять под струю пива свои кружки. – Немедленно возвращайся в кровать, – приказал Мартин. – Ты что, умереть хочешь?
Амос лишь слабо покачал головой:
– Пап, я не могу.
– Тогда я отнесу тебя, – ответил Мартин, подхватывая мальчика на руки. – Хорошо, что ты пошел на поправку, но все равно ты должен оставаться в кровати.
– Но, папа, Джон Медник вернулся.
Мартин резко остановился и поставил сына на пол.
– А ты откуда знаешь? – спросил он.
– Ты что, сам не видишь его? – ответил Амос и кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Привалившись плечом к стене, на голову возвышаясь над толпой, там стоял Джон Медник. Некоторые уже заметили его и, что‑то бормоча под нос, расходились в стороны.
– Он вернулся, чтобы спасти нас, – прошептал Амос.
И в этот момент толпа затихла, собравшиеся в комнате люди наконец увидели медника. Все разом отшатнулись, когда он вдруг сделал шаг вперед и упал на колени. Подбородок его был покрыт коркой льда, образовавшейся на четырехдневной щетине, а руки бессильно свисали по бокам.
Казалось, он совершенно разучился ходить, ибо ноги не слушались его. Ни на кого не глядя, он неловко поднялся и нетвердой походкой двинулся вперед. Толпа расступилась, пропуская его в центр комнаты. Добравшись туда, он остановился, шатаясь, как пьяный. |