Немного погодя я с тревогой спросила:

— Что-нибудь не так? Вы сбиваете меня с толку.

— Нет, все в порядке, — ответил он. — Но если вы и в самом деле до такой степени неопытны, то это весьма неожиданно и огорчительно.

— Почему? — спросила я. — Чего вы ждали от меня?

Он улыбнулся:

— Думаю, вы бы не поняли, даже если бы я и попытался вам объяснить.

— А такая, как я есть… я вам не нравлюсь?

— Вы мне очень нравитесь такая, как вы есть, — ответил он. — Быть может, даже слишком нравитесь.

— Разве бывает так, чтобы кто-то «слишком» нравился?

— Не уверен, — ответил он.

У меня было такое чувство, словно мы сказали друг другу больше, чем выразили словами, и вместе с тем для меня это было вроде запутанного лабиринта, из которого нет выхода. Я чувствовала себя обескураженной, но все-таки сознавала, какое это блаженство — быть рядом с Дэвидом, совсем близко от него, и разговаривать с ним.

Он сказал, что я ему очень нравлюсь. Это было уже много, но я говорила себе, что должна быть очень осторожной и не открывать ему, как сильно я его люблю. «Женщина никогда не должна первой признаваться мужчине в любви». Эту фразу я, кажется, вычитала в какой-то книге. Но в конце концов, не я же начала первая. Ведь это Дэвид поцеловал меня, когда я вовсе этого не ожидала.

Анри принес счет, а затем проводил нас до двери с выражениями благодарности и надежды на то, что мы вскоре приедем снова.

— Какой чудесный теплый вечер, — произнесла я. Мы стояли около машины Дэвида, и он смотрел на меня.

— Означает ли это, что вам хотелось бы побывать за городом? — спросил он.

— Я не думала об этом, — ответила я, — но это, наверное, было бы замечательно.

— Сегодня четверг, — неожиданно сказал Дэвид, — завтра, стало быть, пятница. У меня есть к вам предложение. Садитесь!

Он распахнул передо мной дверцу машины, затем обошел ее с другой стороны и сел рядом со мной, но не включил зажигания.

С минуту он сидел молча и смотрел на меня, а потом обнял и поцеловал.

Вчера вечером это было чудесно, но сегодня мне показалось еще прекраснее. То же чувство блаженства, тот же экстаз охватили меня, а затем все мои мысли исчезли, и я оказалась во власти ощущений. У меня было такое чувство, как будто Дэвид вознес меня к звездам, мы затерялись среди облаков и в мире не стало больше никого, кроме нас двоих.

Это было до того упоительно, до того волшебно, что когда он выпустил меня из рук, я все еще была в оцепенении, и голова моя некоторое время продолжала лежать на его плече. Затем я повернулась к нему и уткнулась ему в шею лицом.

— Дорогая моя! — сказал он. — Моя дорогая!

— Я люблю… вас, — прошептала я. — Люблю!

Он чуть крепче прижал меня к себе, потом спросил:

— Это правда, Саманта?

— Правда! И это так удивительно! Так чудесно! Такой восторг!

Я приблизила лицо к нему, и он снова поцеловал меня.

Это были крепкие, властные поцелуи, и мне казалось, что сердце мое устремилось к нему навстречу и он завладел им без остатка! Я чувствовала, что отныне принадлежу только ему и что никогда никакой другой мужчина не будет что-либо значить в мой судьбе.

Дэвид еще долго целовал меня. Он все целовал и целовал, пока я не почувствовала себя наверху блаженства.

Затем он прикоснулся кончиками пальцев к моим волосам.

— Я все еще не могу в это поверить, — сказал он.