– Знаю, знаю. Просто мы вспомнили твою идею про Сноба, Бадминтон и рекламную компанию. И подумали, что Лисетт…

– Мне кажется, Лисетт не согласится, – вяло проговорила Салли. – Она все поставила на «Ура!». Сегодня к вам уже придут фотографы. Если хочешь, поговори с ней об этом сам. Я оставила ее еженедельник дома, но…

– Нет, не надо. Думаю, я смогу уговорить семью Таш, – торопливо перебил ее Найл. – Просто я подумал, что нашел альтернативу этим фотосъемкам.

– Прости, Найл, – вздохнула Салли. – Возможно, Лисетт одобрила тогда мое предложение не всерьез. Но все же из этого вышло кое-что хорошее.

– Да? – рассеянно спросил Найл.

– Она сказала, что перепишет на Таш свою долю сразу после свадьбы, – повеселела Салли. – Это будет ее подарком!

– Что-что?

– Лисетт все обсудила с юристом, – объяснила Салли. – Сноб перейдет к Таш, как только вы поженитесь. Все будет оформлено официально. Вы становитесь мужем и женой, и она отказывается от своих прав на коня. Надеюсь, это вас порадует.

– Конечно, – у Найла сорвался голос, – я в восторге! В таком случае я уговорю отца Таш вытерпеть съемки в «Ура!». Сделай одолжение, Салли, не рассказывай Лисетт о нашем разговоре, ладно? Особенно если она хочет сделать Таш такой подарок.

– Хорошо, – кивнула Салли. – Послушай, мне надо бежать: я несу сандвичи в костюмерную и опаздываю. Если не приду через пять минут, меня уволят.

Хьюго бросил окурок на землю и проводил взглядом Найла, который прошел всего в нескольких метрах от него, ничего не замечая вокруг. Он выглядел так, словно ему принесли горькую весть, а не радостную новость о превосходном свадебном подарке.

Хьюго решил поторопить грузчиков, и на этот раз его послушались. Но он был так удивлен услышанным, что теперь не знал, в какую сторону двигаться.

К ужасу Таш, у дверей ее поджидали жеманный фотограф и вертлявый стилист из «Ура!». Они громко посетовали, что невеста так задержалась, расцеловали ее в обе щеки и, ничего не объясняя, бесцеремонно распахнули шкаф, вывалили на кровать весь ее гардероб и с веселым хохотом раскритиковали его в пух и прах.

– Уж и не помню, когда это было в моде, – взвизгнул стилист, выуживая любимые брючки Таш.

– Скажи, у тебя есть что-нибудь не черное? – Фотограф скорбно рассматривал груды одежды.

– Только моя репутация, – пробормотала девушка. После дня, проведенного в седле, Таш с трудом отбивалась от назойливой парочки.

Вернувшись со съемок, Найл замер на пороге: Таш в жокейском костюме возлежала на диване с бокалом шампанского в одной руке, призовым кубком в другой и хлыстом под мышкой. Ее губы стилист сделал ярко-красными, как у вампира, отведавшего крови девственницы. По замыслу фотографа, невеста посылала Свекле воздушный поцелуй. На заднем плане красовались фотографии Найла и медали Таш, а сырые брюки на батарее были заменены на хорошенькое кухонное полотенце, подарок Норы, сестры Найла, к Рождеству. Этим полотенцем они никогда не пользовались, как, впрочем, и двумя сковородками со стеклянной крышкой, присланными ею же.

Залитые лаком начесанные волосы делали Таш непохожей на себя, и она выглядела очень несчастной. Увидев Найла, Свекла по привычке зарычала.

– Найл, солнце, ну наконец-то! – поприветствовал фотограф жениха, как старого приятеля, хотя они никогда раньше не встречались. – Марсель сейчас тебя приоденет, и мы сделаем пару снимков, пока еще не очень темно.

– Что здесь происходит? – возмутился Найл.