И все-таки если сравнить меня с Гретой, то в жизни Грета гораздо красивее. И на портрете она получилась красивее. О чем я ей и сказала.

— Я не красивее, дурында. Я просто старше. Ты что, даже разницы не видишь?

Услышать такое от Греты было приятно. Просто надо знать Грету. Она говорит много обидного и плохого, но среди ее жестких, язвительных слов иной раз проглядывает что-то очень хорошее. Ее слова как жеоды. Снаружи — грубый и неприглядный известняк, и внутри чаще всего — то же самое. Но иногда там скрываются кристаллы восхитительной красоты.

— Ладно, тогда я сама приму решение, — сказала мама. — Мне кажется, это нечестно, если портрет все время будет висеть у кого-то одного. Поэтому я предлагаю повесить его над камином в гостиной. Есть возражения?

Грета застонала.

— Это еще хуже. Страшно же будет войти в гостиную. И потом, каждый, кто к нам придет, сразу его увидит.

— Боюсь, Грета, тебе придется с этим смириться. Джун, у тебя есть возражения?

— Нет. Все нормально.

— Ну, значит, решено. Сейчас скажу папе, чтобы его повесил.

С тех пор как портрет поселился в гостиной, мама часто его рассматривает. Я не раз заставала ее стоящей перед камином и глядящей на картину. Когда мы ездили к Финну, мама вообще не интересовалась портретом и вела себя так, словно он вызывает у нее чуть ли не отвращение, но теперь, когда мы забрали портрет домой, она буквально на нем зациклилась. Я заметила, что она разглядывает его точно так же, как делал Финн. Стоит слегка наклонив голову. Что-то шепчет себе под нос. То подойдет ближе, то отступит на пару шагов. Обычно это происходило по вечерам, когда все уже расходились по своим комнатам и собирались ложиться спать. И если мама замечала, что я за ней наблюдаю, она смущенно улыбалась и сразу же уходила к себе, делая вид, что ничего необычного не происходит.

Собираясь спросить о квартире Финна, я специально выбрала время, когда Греты не было рядом. Вполне вероятно, она уже знала, что будет с квартирой. Знала все жуткие и отвратительные подробности. Как всю квартиру отдраят хлоркой, пока там не останется даже воспоминания об ароматах лаванды и апельсина. Как подготовят к приезду новых хозяев. Наверняка это будут ужасные люди, которые превратят дядин дом в скучное и унылое жилище с обязательным телевизором, музыкальным центром и кучей проводов, расползшихся по всем комнатам. Финн ненавидел провода. Ненавидел засилье электроприборов в доме.

Мама пришла в гостиную, но разговор завела не сразу. Посмотрела на портрет, потом — на меня. Села рядом со мной на диван, придвинулась ближе, обняла меня за плечи. От нее пахло лимонным средством для мытья посуды.

— Джуни, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты кое-что поняла насчет Финна. — Она на миг отвернулась, а потом опять повернулась ко мне. — Я знаю, как сильно ты его любила. И я тоже его любила. Он был моим младшим братом. Я любила его до беспамятства.

— Не любила. Люблю.

— Что?

— Не надо говорить в прошедшем времени. Мы ведь по-прежнему его любим.

Мама подняла голову.

— Да, ты права. Мы по-прежнему его любим. Но ты должна знать, что Финн не всегда принимал правильные решения. Он всегда поступал по-своему. Всегда делал, как ему хочется. И он не всегда…

— Он не всегда думал о том, что хотят от него другие? И не делал того, что они от него хотели?

— Да.

— Он не всегда думал о том, что от него хочешь ты.

— Это не самое важное. Самое важное, что нужно понять: Финн был по-настоящему свободным человеком. И очень хорошим человеком. Но иногда, может быть, слишком доверчивым.

Мама часто говорила такое о Финне. Говорила, что он так и не повзрослел.