«Я хочу только одного: стать наконец твоей женой», — сказала она.

«Ты уже моя жена», — был его ответ.

Утром весь лагерь узнал, что лорд Гай, заядлый холостяк, в скором времени берёт в супруги королеву Инголинду.

Инголинда была возвращена в её собственные земли с большим триумфом. Теперь у неё на службе состояла Мать Бледа. Война продолжалась ещё несколько месяцев, но вторжение удалось остановить, пусть и ценой большого кровопролития.

Существовал такой обычай: кто первый встанет на свадебный коврик, тот и главный. Ни Гай, ни Инголинда не решались опередить друг друга. Наконец Гай, подхватив невесту на руки, поставил её на коврик, а сам опустился перед ней на колено.

«Ваше величество, вы единственная моя госпожа и повелительница. Больше никого надо мной нет и быть не может».

Пышный свадебный наряд королевы прятал уже заметный живот. Спустя три месяца родилась принцесса Ингерда — любимица Гая, сокровище его сердца. Статус земель Инголинды после свадьбы долго решался; их жители были хоть и благодарны армии Гая за защиту от захватчиков, но не хотели его в качестве своего повелителя. В итоге было решено: новой королевой станет принцесса Ингерда, а пока она мала, регентшей при ней останется Инголинда. А Ингрин становился новым наследником Гая.

Свою ненаглядную дочурку Гай так обожал, что Инголинде было впору ревновать. Объятия её маленьких ручек смягчали его жестокость, а от одного поцелуя сложенных розовым бутончиком губ сердце таяло. Однажды Гай был застукан своими подданными за небывалым занятием: он — о ужас! — катал дочку на себе верхом. Подданные были потрясены. Из столбняка их вывела брошенная лордом подушка. Все бросились наутёк, будто это была не подушка, а копьё. Вслед им доносился звонкий детский смех.

В следующий за окончанием войны год удалось собрать урожай. Стольфгун ещё долго устраивал Гаю мелкие пакости в виде приграничных стычек и грабежа купцов на торговых дорогах: не мог смириться с потерей Инголинды, да и то позорное падение с лестницы на глазах у подданных и кратковременное пребывание под сапогом Гая здорово задело его гордость.

В последующие годы Инголинда принесла Гаю целый цветник дочерей. Шесть принцесс родилось у них, не считая старшей; Ингерда пошла светлой мастью в Инголинду и внешне была её точной копией, у всех прочих девочек волосы были разных оттенков — от средне-русого до тёмно-каштанового. Злые языки — а такие всегда найдутся где угодно — поговаривали, что Ингерда не похожа на Гая. Остальные-то его дочки гораздо темнее, а вот Владыка Стольфгун тоже вроде светловолос. Это был грязный намёк на пребывание королевы Инголинды в плену у её неудачливого воздыхателя. Но Ингерда обладала признаком, который был способен заткнуть всем злоречивым сплетникам рты — кривыми мизинчиками на руках. Точно такие же мизинцы были у самого Гая, и остальным своим детям он передал эту особенность. Незначительное искривление пальцев не мешало ему ни в быту, ни в бою, зато было очень характерным, передавалось по наследству и служило наглядным доказательством кровного родства. Гай не мог стерпеть того, что честь его жены порочат, говоря, будто бы она предавалась утехам со Стольфгуном и что теперь Гай воспитывает не свою дочь; кроме того, эта болтовня дошла до ушей ребёнка, и Ингерда рыдала: неужели папа — вовсе не её папа? Она прибежала к Гаю вся в слезах.

«Доченька, счастье моё! Не верь злым людям, — сказал ей Гай. Положил свою руку рядом с её ручкой. — Смотри, самый маленький пальчик у тебя загнут. У меня — такой же. И у твоего братца Ингрина он есть, и у сестриц. Это значит, что все вы — мои дети, моя родная кровь. А глупых и злых людей не слушай! Им просто нравится злословить».

Ингерда утёрла слёзы и улыбнулась. Её счастливая улыбка, как в зеркале, отразилась на суровом лице Гая.