— Мы прошли бундестаг и вдоль решетки зоосада движемся по направлению к какому-то скверику, — деловито сообщила Светлана.

— Скажите, только честно, вы писали стихи? — вдруг спросил Андрей Александрович.

— Стихи? — изумилась Лана. — Ну да, писала в юности, как все.

— А о чем?

— О любви, конечно.

— Наверное, о несчастной любви, — добавил Соколов. — Я угадал?

— Именно любовная тоска рождает самые лучшие строчки, — тихо заметила Светлана и, повысив голос, добавила: — Но я вообще много пишу. Я несколько лет работала в рекламном агентстве и здорово набила руку на разных текстах. И писала неплохо, между прочим. А во время одной предвыборной кампании даже руководила газетой. Честно! Почему вы улыбаетесь?

— А как вы оказались в «Протоколе»? — Соколов остановился.

Лана подняла голову и посмотрела на небо.

— Не знаю. Я рассматриваю любое свое занятие как урок судьбы. И стараюсь выполнить его как можно лучше. А может, я до сих пор не нашла свое призвание. Мне столько хочется уметь делать! Хочется учить новые языки, уметь ездить верхом, танцевать бальные танцы, читать лекции студентам, писать книги, оформлять интерьеры…

— Вы очень милая, — улыбаясь, произнес Соколов, — необыкновенная, очаровательная, неожиданная…

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — поспешно отозвалась Лана.

— Почему? — изумился Соколов. — Я хочу поговорить о вас. И вы знаете, ЧТО я хочу сказать.

— Это все бесполезные разговоры, ведь я не из вашего сословия. — Лана испытующе посмотрела на него. — Вам не обидно? Власть, слава, почести — тяжкое бремя. Я часто вижу, как еще вчера простые, нормальные люди превращались в пузыри. Интервью, камеры, колонки в газетах становятся наркотиком, от которого невозможно отказаться. Хочется еще больше интервью, еще больше камер. Человек перестает адекватно воспринимать окружающих людей. Вся его жизнь сужается до размеров мышиной возни, целью которой является сохранение себя во власти, чего бы это ни стоило!

— И эта страстная речь предназначена мне? Не могу поверить. Света, в вас погиб выдающийся оратор. Вы бы видели себя со стороны! Глаза блестят, на щеках румянец, еще минута — и можно вести людей на баррикады.

Лана растерянно заморгала.

— Вы опять надо мной смеетесь!

— Нет-нет… Просто страстность вашей речи навела меня на одну мысль…

— Какую мысль? — Пожалуй, вопрос прозвучал слишком резко.

— Что за вашими опасениями скрывается что-то большее… Может быть, личное…

Светлана отвернулась.

— Не надо от меня прятаться, — попросил Соколов.

— Я боюсь, — неожиданно для себя призналась Лана.

— Кого? Меня? — изумился Соколов.

— Себя. Ошибки. Боли. Разочарования. Тоски. Он погладил ее по руке.

— Но ведь так нельзя жить! Вы же просто отказываетесь от жизни!

Она быстро взглянула на Соколова, лицо его было серьезно, и пожала плечами. «Это Движение не ускользнуло от его пытливого взгляда. Он увидел совсем близко блестящие от возбуждения глаза, изогнутые в дразнящей усмешке губы, ощутил терпкий, чуть горьковатый запах ее духов. Быстрый и чуть застенчивый поцелуй разбудил Лану, как Спящую красавицу, заставил очнуться от летаргии и вернул к действительности, такой живой и яркой. Андрей прервал поцелуй, но не выпустил женщину из объятий. Лана только теперь заметила смешной хохолок на его макушке.