Обидно вдвойне. Единственное, что мог сделать Лесь, это на следующий день сказать Вязникову:
– Если гулькин нос – крошечный, зачем ты нарисовал меня с таким длинным? Сам не соображаешь своими профессорскими мозгами, что делаешь.
– Соображаю. Это для выразительности, – ответил находчивый и образованный Вязников и опять заулыбался.
Если бы Вязников улыбался по другому поводу, он мог бы даже показаться симпатичным. Но сейчас Лесь отошел и пообещал себе, что никогда не будет разговаривать с Вязниковым. И не будет иметь с ним никаких дел.
Так оно и тянулось целый год. Плохо только, что прозвище Гулькин Нос прилипло к Лесю. Потом оно, правда, превратилось просто в «Гулькина», и от этого было уже никуда не деться. Получилось, что вроде еще одна фамилия. Многие потом и забыли, почему Лесь Носов – Гулькин. Однако сам Лесь не забыл и Вязникову не простил.
Не забыл и сам Вязников. На следующий год, тоже седьмого сентября, он выполнил обещание: снова изобразил на гараже Леся и сделал надпись: «Гулькин Нос чуть-чуть подрос».
Опять пришлось драться: надо было защищать свой авторитет. Растащили их быстро, и снова был разбор в учительской.
И в третьем классе – та же история.
Весь учебный год потом Лесь и Вязников опять будто не замечали друг друга, лишь иногда поглядывали молча. Но о своем обещании коварный Вязников помнил твердо. Вот и сегодня…
Боже мой, неужели так и жить до десятого класса?
Вязников стоял с выжидательной улыбкой и трогал у ворота черный бантик-бабочку. Да-да, он пришел с бабочкой, как просила Океана Тарасовна. Кроме него только еще один из мальчишек надел черный галстучек – тихий и всегда послушный Валерик Греев. Да и то у Валерика была не бабочка, а обычный галстук, переделанный из офицерского, военно-морского.
А гибкий улыбчивый Вязников со своей аккуратной прической и бантиком был похож на официанта. Об этом Лесь подумал с некоторым удовольствием. Но мельком. Надо было делать дело. Желая все решить поскорее, Лесь нагнулся, выставил над головой два кулака и без слов ринулся на Вязникова – чтобы макушкой стукнуть его в пузо, а кулаками (если повезет) поставить синяки под каждым глазом. Кое-что удалось – за счет стремительности. Но и Вязников успел взмахом снизу вверх зацепить нос Гулькина. И когда Лесь выпрямился и помотал головой, жалостливая Любка Ткачук сказала:
– Ой, Лесь, у тебя капает…
На белую рубашку падали из носа красные градины.
«А ничуть не больно», – молча удивился Лесь. Взглянул на Вязникова. Тот морщился и прижимал руки к животу. «Сам виноват», – подумал Лесь без особом радости, но с некоторым удовлетворением. И подумал еще: «А как в такой рубашке на урок-то?»
Тут его и Вязникова взяли за плечи крепкие ладони Виктора Максимовича, учителя географии, который сегодня поставил Лесю пятерку за хорошее знание карты. Сейчас Виктор Максимович был дежурный педагог.
– Поединок окончен? Прошу господ дуэлянтов в учительскую.
– У него капает, – опять сказала Люба Ткачук. Остальные сочувственно дышали вокруг.
– Что?.. Ах, да. Ну-ка, намочите мой платок.
Сбегали, намочили. Дали Лесю. И он пошел в учительскую, прижимая к носу влажную ткань.
Потом он минут пять посидел в прохладной учительской – с запрокинутой головой и платком на лице. Это было даже приятно.
– Ну что, Носов, – сказала наконец Нина Владимировна. – Все еще капает?
– Кажется, нет… – Лесь встал и посопел.
– Очень хорошо… Ну, что же теперь с тобой делать?
– В каком смысле? – сказал Лесь.
Виктор Максимович хмыкнул. |