– Это не мое, не мое! – Аня наклоняет голову к ободу гитары, встряхивает волосами. – Это – Ланочки… Пропелось мне так, на ходу, пока ехала.. Боялась забыть.

– Офигеть! – Литягина осторожно ставит на стол бежевое блюдо с прожаренной колбасой и кольцами лука сверху. – Так бы, на ходу, лекции заучивать! Садитесь, пока горячее. Светлана Александровна встала?

– Она сейчас придет. – Ворохов, стремительный как струна, быстро спустившись вниз и проходя мимо, хрипло шепчет мне на ухо:

– Мы все – гавроши, а она, блин! В замше и гипюре… Полный отпад! Грэг, держись! – Друг детства озорно подмигивает мне и усаживается на диване рядом с Аней, осторожно обнимая ее, прижимая к своему плечу:

– Замерзла? Опять спешила, ангел? – Он осторожно целует ее перебирая губами волосы.

– Нет. Пробки. Все домой мчатся. Как Вы тут? – Аня осторожно похлопывает ладонью по лакированному боку гитары.

– Ничего. – Мишка откидывается на диване. Он совершенно спокоен внешне, но не выпускает Аню из объятий. – Ежевичное варенье надо варить. Лешка расстарался, ягод набрал… По чтению пять принес.

Ступеньки опять скрипят. Легко, нежно, едва – едва. Как дыхание…. Мелькает черное кружево, обвивая крохотные щиколотки, тонкий сплошной каблук лакированных двухцветных босоножек, новых, не разношенных..

– Кто это играл? Аня, ты? Мелодия чУдная какая! Осень поет.. А когда ты написала, успела? И ничего мне не сказала! Мой ты хороший! – голос фея дрожит, переливается, как ручей. Она спускается медленно, осторожно, как волна прилива, и ее серое платье, с меховой оторочкой по рукаву и гипюровой вставкой у горла, на груди, тоже переливается, как волна, серебрясь, мерцая, в отблеске каминного пламени.

– Горушка, дай мне руку. – Мягко просит она, остановившись на почти последних ступенях. – Что  то не могу. Туфли еще не разносила. Неловко. – Она улыбается чуть виновато. – Так бы в старые и залезла сейчас!

– Так я их выбросил. – Разводит рукамиВорохов, поднимаясь с дивана, и подходя к лестнице почти одновременно со мной:

– Madame, vous en prie, tour de valse,

– – Monsieur, je peux pas choisir? – фей с мягкой улыбкой смотрит на Мишку, переводит взгляд на меня, кокетливо склонив голову к плечу. Мишка кивает, со вздохом, отступает на два шага.

– Alors – Vous, monsieur. Votre fant. – Она протягивает мне руку, и я стараюсь не заметить, как сильно, испуганно она сжимает мою ладонь.

– Больно? – взглядом, дрожанием век спрашиваю ее я.

– Немного. – Почти выдыхает в ответ мой фей. – Держи крепче, пожалуйста.– Шепчет она мне на ухо, положив руку мне на плечо и откинув голову назад. – Только ты так можешь. У меня ноги отекли. И туфли – маленькие, как будто. Не по – настоящему. Пальцы давит… Не говори ничего. Держи просто, хорошо? – И громко произносит своим мягким, музыкальным голосом, обращаясь ко всем сразу: – Анечка, сыграй, пожалуйста, еще раз.. Миша, пригласи же Танечку, что ты растерялся?

Серебра на этот раз в голосе – нет. Он приглушен, как опускающийся на дом и сад, вечер. Он и сам, этот вечер, плывет, вальсируя, над нами, как Анин голос, преображенный аккордами гитары, отблесками пламени в камине и шуршанием осеннего дождя за окном..

Глава пятая. Воскресенье фея…

Воскресенье. Как здорово, что никуда не нужно торопиться сегодня утром.. В этом утре так нежно и пронзительно поют синицы и пахнет дымом, и дым – почему то рябиновый. Чуть горьковатый. В доме тишина. Ранняя, легкая, как облако. В ней еще слышно певучее, сонное дыхание дома.