И тут вдруг мой взгляд останавливается на бурых пятнах у горловины ее сорочки. Опять кровь… Рвота с кровью. Это значит, она поранила сосуды и возможен повторный приступ или кровотечение.. Тогда, что же мы здесь делаем…? Сумасшествие еще не закончилось. Настоящее. Оно только начинается.

– Идем наверх, любимая! – Осторожно шепчу я, поднимаясь вместе с нею. – Я не могу больше ждать. Неужели ты хочешь, чтобы все кончилось прямо здесь? Так банально? Наше с тобой воскресенье. Настоящее, только наше…

– Нет, – она качает головой.– Нет, не хочу… Я тоже – не могу ждать.. Правда! Идем… Только тихо.. Не надо закрывать двери.

Я осторожно поднимаюсь наверх со своей легкой ношей, чувствуя кожей биение ее сердца. Пульс частый….И по ее щеке то и дело скатываются бисеринки пота…

***

…Кажется, мне не приходится кривить душой и на йоту. Моя страсть накрывает ее волной, бурной и нежной – одновременно, с примесью, со вкусом тревоги…..

Странно, что тревога имеет острый земляничный привкус.. Или земляникой пахнет ее тело, легкое, почти невесомое… с жилкой пульса у горловой ямки, во впадине локтя, на бедре, где распластало паучьи лапы прошлое?

…Она нежно окликает меня по имени, и я с трудом вырываюсь из омута ее прелести, составляющей одно целое с воздухом и солнечными прядями утра, которое все сильнее разливается вокруг. По всей комнате, нежно наполняя все ее пространство.

– Что? Что, голубка? Что ты? Я здесь.. Тебе что, больно? О, господи, я… Прости! – Я обжигаю сухими губами ее плечо, нежное начало груди. Вечно она туманит мне голову. До беспамятства.

Она лежит на моей руке и тихо смеется, обводя пальцем контур моей щеки:

– Не больно, нет, что ты. Все прошло. Голова только, как будто туда воды налили, и там плавает золотая рыбка. Такая крохотная совсем: бульк, бульк… Хвостик такой, знаешь, переливается весь.. – Она смеется, как будто об пол разбиваются осколки солнечного луча или – серебряный колоколец… Она опять такая же, как всегда… Как будто, не было ничего…

– Какая рыбка? Ты выдумщица, мой фей.. Вечно ты что – нибудь придумаешь.. Я знаю, где она, эта рыбка, у тебя… Вот здесь! –

Я касаюсь пальцами ее левой груди, той стороны, где сердце. Смотрю на нее. Смежив ресницы, она лежит у меня на локте, как будто дремлет

– А в голове нет у моей голубки – никаких рыбок. Одни стихи. – Я мягко улыбаюсь, стараясь дыханием согреть ее кожу.

– Вставать пора…. – Она осторожно целует мои руку ниже запястья.– Ты меня так заколдуешь совсем, и будет вечер, и будет – опять ночь, и мы ничего не поймем и не сделаем.

– Не надо ничего делать, любимая. Иди ко мне. Сегодня же воскресенье. И еще всего лишь девять утра…

– Горушка, мне Аня сказала вчера.. Так просто.. Ты только не сердись. Тебе Плахотин опять говорил про плазмоферез, да?

– Да, любимая.– Но он не настаивает.. Он просто предлагает. – Я пытаюсь улыбнуться, но выходит – отвратительно. Точнее, совсем не выходит.

– Зачем? – она вздыхает. –Это все …так. Попусту.. Не могу. Больше не могу. У меня вен уже нет. Не могу. Можно, я просто буду такая, как есть, с тобой, без плазмы, не синяя, не черная от этих капельниц?. Просто, я, сама. Вот с этим шрамом на бедре, с маленьким своим лоном, на которое ты – не дышишь… Да.., С родинками на груди и плече, Такая вот вся, как есть: с раздражением от геля для душа.