Ничего он у них не ломал, а суп хоть и съел, но сейчас же пошел на кухню и приготовил им новую порцию — вкуснее и больше. Медведи оказались предобрые: угостили его медом и яблоками, подарили ему елку с игрушками, научили стрелять из ружья.
Словом, если Лев Толстой изобразит в своей сказке наряду с веселыми эпизодами грустные, четырехлетний ребенок поправит Толстого, вытравит из его сказки печальное, устранит те места, где говорится о неудачах героев, и оставит одни только удачи и радости.
Но решительнее и активнее всех выразил свою жажду оптимистического отношения к миру Алик Бабенышев.
«Он очень любит книги, — сообщает в письме его мать. — Особенно ему нравилась сказка о Буратино. Он всякий раз просил меня, когда я приходила с работы:
— Прочти „Золотой ключик“.
Однажды я увидела, что из книги очень неумелой рукой вырвана страница, все зазубринки торчат.
— Кто это сделал? — спросила я.
— Я.
— Зачем?
— Чтобы он ее не обижал.
Не помню сейчас, кто из героев обижает там Мальвину, но вырвана была действительно та страница, где Мальвину обижали».
Александр Жаров сообщил мне такой эпизод:
Внучка Оленька попросила у бабушки:
— Расскажи сказку!
Бабушка начала:
— Дело было в лесу. Шли маленькие козлята. А навстречу им серый волк…
Оля крикнула:
— Не надо рассказывать!
— Почему?
— Козлят жалко.
Впрочем, и к волку ребенок отнесется с таким же горячим сочувствием, если только из какой-нибудь сказки узнает, что волк — невинно пострадавшая жертва коварных врагов.
Четырехлетний Алик Чернявский спокойно слушал сказку про злую лису и простодушного волка. Но когда он узнал, что хвост у волка примерз и что волк, убегая от врага, был вынужден оставить оторванный хвост в проруби, он очень огорчился его неудачен и дрожащим голосом спросил:
— Но ведь хвост потом вырос? Правда?
— Нет! — отвечали ему. — Этого никогда не бывает.
— Нет, вырос! вырос! вырос! — упрямо настаивал мальчик.
— Да нет же, у одних только ящериц хвосты отрастают опять, а у волков никогда.
Горе Алика не имело пределов. Он так разбушевался, что его долго не могли успокоить. Он рыдал навзрыд и сквозь слезы выкрикивал:
— Вырос! вырос! вырос!
Глупый мышонок в маршаковской «Песне о глупом мышонке» позвал к себе в няньки кошку, и та растерзала его. Четырехлетняя Галя Григорьева вначале и слушать не хотела об этой катастрофической смерти, но после долгого раздумья сказала:
— Наверное, мышка-мать рада, что кошка съела ее мышонка.
— Почему же?
— Да он все пищал, плакал, не давал ей спать… А теперь ей никто не мешает: спи сколько хочешь. Не надо вставать и баюкать его. Правда? Ведь ей стало лучше? Да?
Так своими собственными средствами, без посторонней помощи, дети на каждом шагу создают для себя иллюзию счастья и зорко следят, чтобы она не терпела ущерба.
В последнее время я получил великое множество писем, подтверждающих эти мои наблюдения целыми десятками примеров. Нина Соковнина (Москва) пишет мне о мальчике Саше (2 года 8 месяцев):
«Не любит плохих концовок в сказках и исправляет их. Дед укладывает его спать и поет:
— Нет, не так! — возражает Саша.
— А как же?
— Запряг лошадь и пошел».
Другой малыш, Коля Черноус, трех с половиною лет, совсем избавил эту песню от горестных строк и создал такой вариант:
Тот же Саша слушал по радио «Колобок» и очень радовался его спасению от волка и медведя. |