|
Трехлетняя Анка. — А я двумями ногами могу прыгать! У Эрны и Таты три чашки. Разделить их поровну никак невозможно. Та, кому во время игры достается одна чашка, страдает от зависти, плачет, а та, у кого их две, важничает и дразнит страдалицу. Вдруг Эрну перед игрой осеняет: — Давай разобьем одну чашку! Тата обрадована: — Давай разобьем! Это первая математическая задача, которую довелось им решать, и они блистательно решили ее, так как после уничтожения чашки получили возможность играть по-товарищески, не причиняя друг другу обид. Леве было пять лет, и он ужасно боялся вернуться в четыре (чем ему однажды пригрозили). — Одна рука холодная, а третья горячая. Мать Леонида Андреева рассказывала мне, что, когда ему было три года, он однажды, ворочаясь в постели, пожаловался: — Я — на один бок, я — на другой бок, я — на третий бок, я — на четвертый бок, я — на пятый бок — все никак не могу заснуть. — Сколько тебе лет? — Скоро восемь, а пока три. Известным психологом А.В.Запорожцем были опубликованы наблюдения О.М.Концевой над отношением дошкольников к арифметическим задачам. «Оказывается, — пишет ученый, — малышей чрезвычайно занимает жизненное содержание задачи, в то время как собственно математические моменты отодвигаются на задний план. Ребенку говорят: „Мама съела 4 конфеты, а своему сыну дала 2, сколько они съели вместе?“ Малыш не решает этой задачи, так как его волнует описанная в ней несправедливость. Он говорит: — А почему она Мише так мало дала? Воспринимая текст задачи, ребенок прежде всего видит в нем описание некоторых реальных событий, в котором собственно числовые данные имеют вспомогательное значение». О подобном же случае сообщает мне из поселка Холбон Читинской области т. Иванов: «Я предложил своему трехлетнему племяннику такую задачу: — Папа купил одну конфетку, и мама — одну конфетку… Но я не успел закончить, потому что мальчишка спросил: — А где они?» Пятилетний Алик только что научился считать до десятка. Поднимаясь по лестнице на седьмой этаж, он с уверенностью считает ступени, и ему чудится, что в произносимых им числах есть некая магия, так как, по его мнению, количество ступеней зависит от цифры, которую он назовет. — Вот, — говорит он, — если бы считали не 1, 2, 3, 4, 5, а 1, 3, 5, 10, было бы легче дойти. Было бы меньше ступенек. Число кажется ему такой же реальностью, как и вещь, отмечаемая числом. Этот фетишизм цифр сродни детскому фетишизму рисунков и слов. Таков же фетишизм детей в отношении к календарю и к часам. Таня взяла календарь и старательно отрывает листок за листком: — Хочу сделать Первое мая… Тогда мы пойдем на демонстрацию. Мама сказала пятилетнему Леве, что вернется домой, когда вот эта стрелка будет здесь (и показала на стенных часах). Лева остался один. Ждал, ждал — не выдержал, взобрался на стул и перевел стрелку, — в твердой уверенности, что тем самым ускоряет возвращение мамы. Вообще последовательность чисел представляется ребенку чем-то таким, что вполне зависит от его — человеческой — воли. — Я хочу жениться на Володе, — говорит маме четырехлетняя Лена. — Но ведь ты на целый год его старше. — Ну так что! Мы пропустим один день моего рождения и сравняемся.
Глава третья БОРЬБА ЗА СКАЗКУ
I. РАЗГОВОР О МЮНХАУЗЕНЕ
Это было в Алупке в 1929 году. |
