Все эти доводы показались мне столь сокрушительными, что мне захотелось сейчас же вернуться и доказать высоколобому, что он непоправимо калечит ребят, изгоняя из их обихода фантастику.

На следующий день спозаранку я уже был у него и изложил ему все эти мысли, а потом в заключение достал из своей походной сумки книгу и прочитал оттуда такие слова:

«Будем развивать природную фантазию или, по крайней мере, не будем мешать ей своеобразно развиваться. Для маленьких ребят очень важно в этом отношении чтение волшебных сказок. Теперь нередко можно встретить родителей, восстающих против сказок. Они не дают их детям, стремясь воспитать трезвых, деловых людей. Я всегда предсказывал таким родителям, что из этих детей не выйдут ни математики, ни изобретатели…»

Высоколобый взялся за свой белый картуз.

— А знаете ли вы, кто это пишет? — спросил я его с торжеством. — Это пишет не какой-нибудь поэт или сказочник, а профессор прикладной механики, автор книг «Основания статики» и «Курс сопротивления материалов», воспитавший целые поколения выдающихся русских ученых. В итоге многолетнего педагогического и научного опыта он пришел к убеждению, что сказка есть его союзник, а не враг, что инженер, который в детстве не был воспитан на сказке, едва ли способен к инженерному творчеству. Статья его так и называется: «Значение фантазии для инженеров». Прочтите ее, и вы сами увидите, что сказка не только не мешает техническому воспитанию ребят, а напротив, помогает и содействует.

Но высоколобый отстранил мою книгу.

— Не хотите читать? — спросил я. — Почему же?

Он выпятил губу и веско сказал:

— Потому что я сегодня выходной.

К счастью, в санатории нашлись педагоги молодые и пылкие, они энергично поддержали меня.

Но их усилия не спасли «Мюнхаузена». Высоколобый получил образование в Харькове, где в то время подвизалась группа педологов, горе-теоретиков детского чтения, утверждавших, что пролетарским ребятам не надобны ни сказки, ни игрушки, ни песни.

Высоколобый именно благодаря этой группе чувствовал себя совершенно свободным от обязанности самостоятельно мыслить.

Как впоследствии выяснилось, около этого времени А.С.Макаренко с гневом писал о педологах:

«Я всегда честно старался разобраться в педологической „теории“, но с первых же строк у меня разжижались мозги, и я не знал даже, как квалифицировать всю эту теорию: бред сумасшедшего, сознательное вредительство, гомерическая дьявольская насмешка над всем нашим обществом или простая биологическая тупость. Я не мог понять, как это случилось, что огромной практической важности вопрос о воспитании миллионов детей, то есть миллионов будущих и притом советских рабочих, инженеров, военных, агрономов, решается при помощи простого, темного кликушества и при этом на глазах у всех».

«Мюнхаузен» и сделался жертвой подобных кликуш.

Впрочем, дело не только в педологах. Среди моих сказок не было ни одной, которой не запрещала бы в те давние годы та или иная инстанция, пекущаяся о литературном просвещении детей.

Сказка «Мойдодыр», например, была осуждена Главсоцвосом за то, что в ней я будто бы оскорбил… трубочистов.