Изменить размер шрифта - +
И. Лениным в 1911 году, когда это «Положение» все еще продолжало действовать, — «фактической российской конституцией». Это была поистине «конституция наоборот», «зимняя конституция». Тот же Игнатьев своим проектом созыва «Земского собора» пытался осуществить идею, вынашивавшуюся, под именем «нашей родной российской конституции», идеологами реакционного дворянства, оппозицией справа, а также славянофилами. «Таким образом, — писал о своем проекте Игнатьев, — сложилась бы, без потрясения устоев, русская самобытная конституция, которой позавидовали бы в Европе и которая заставила бы умолкнуть наших псевдолибералов и нигилистов». Попытка Игнатьева привести свою идею в исполнение вызвала «ужас» Победоносцева: «…собор та же конституция — пагуба России». В мае Игнатьев был устранен и заменен на посту министра внутренних дел гр. Д. А. Толстым. «Причиною всему было слово «конституция» — см. стр. 247.

Не менее характерна, в том же, «передрягинском», смысле, фигура М. С. Каханова. «Фактический автор лорис-меликовских проектов реформ», Каханов возглавляет при Игнатьеве комиссию, разработавшую «Положение об усиленной и чрезвычайной охране», а затем председательствует в другой комиссии, получившей наименование «Кахановской», — по реформированию, первоначально в либеральном духе, местного самоуправления. Однако именно из недр этой комиссии в 1885 году вышел реакционный проект усиления в местном самоуправлении роли дворянства (впоследствии — закон о земских начальниках — см. 515).

Все приведенные выше материалы объясняют ту характеристику «сказки», или «басни», о Передрягине, которую Салтыков дал в письме к Н. А. Белоголовому от 16 декабря 1884 года: «Смысл сей басни таков: завозных конституций бояться нечего. Следовательно, ежели надобность встретится, то таковую может написать Передрягин, коего адрес почтамту известен. Многие комментируют, будто бы я хотел указать на Лорис-Меликова, но это неправда. А другие говорят, что «братушек» я только для вида привлек, — об этом я ничего не знаю и сказать не могу. Dixi et animam levavi» (сказал и облегчил душу).

Второе из «Пестрых писем» — итоговый анализ всех тех форм «конституционного творчества» в пореформенной России, которые исходили из предпосылки сохранения самодержавия.

«Письмо II», по-видимому по причине своей политической остроты и сложности расшифровки эзопова языка, было встречено почти полным молчанием прессы. Удалось обнаружить лишь два отклика. Первый, принадлежащий рецензенту газеты «Эхо», не касается политической проблематики «письма» и ограничивается указанием на правдивость, хотя и с «сатирико-щедринской утрировкой», изображения в лице Передрягина русского чиновника — «с его вечным стремлением сочинять всевозможные проекты, предназначенные для спасения отечества. При этом одно и то же лицо способно, по приказанию или необходимости, составлять их в различных смыслах, на диаметрально противоположных началах, взаимно исключающих друг друга». Другой отзыв, резко враждебный, принадлежал кн. В. П. Мещерскому: «Все то же: все какие-то статские советники, чиновники, насмешки над тем, что нельзя говорить о конституции».

 

Впервые — ВЕ, 1885, № 1, с. 161–183.

Рукопись и корректуры не сохранились.

В донесении от 28 декабря 1884 года в С.-Петербургский цензурный комитет о январском номере «Вестника Европы» В. М. Ведров обращал внимание на «Пестрые письма», «Внутреннее обозрение», «Письма из Москвы» и «Общественную хронику».

Быстрый переход