— Ты чего там врёшь девкам?

— Я? Ничего не вру, — шёпотом ответила она.

— Слышал я! Про меня!

— Вот те крест…

— Погоди!

Николай задумался на минуту — как лучше говорить с ней? Потом спросил тихонько:

— Знаешь, что не был я у доктора?

— Работник его сказывал…

— А ты разболтала всем? — зло прошептал он. — На что?

— Почём я знала, что не надо говорить? Да и не я первая-то, а тётка Татьяна! Чай — смешно всем, — поехал, а не доехал!

Она говорила простодушно, и ей, видимо, хотелось улыбнуться: толстые губы дрожали на красном, широком лице с овечьими глазами.

— Дьяволы! — тоскливо сказал Николай. И вдруг неожиданно для себя заговорил укоризненно: — Тебе же хуже, что язык распустила зря! Кто знает, что я сделаю? Может, я бы на тебе женился?

«Что я говорю? — спросил он сам себя. — Зачем это?»

А Дарья, удивлённо открыв рот и смигнув глазами, шепнула, точно задыхаясь:

— Как же Христина-то?

— Ты — работница хорошая, — смущённо молвил Николай. — Мне что? Моя воля! Кого хочу, того и выберу! А теперь вот…

Он замолчал, продолжая про себя: «Начнут смеяться…»

Дарья, закрыв рот ладонью, улыбалась, ресницы у неё дрожали, высокая грудь надулась.

— Чему смеёшься? — бормотал Николай. — Дурёха! Поди, пошли ко мне Христину, да тихонько, не ори там! А Устюшку пошли на село, пусть найдёт Степана Рогачёва, шёл бы сюда. Он дома, спит, наверно.

И, сделав голос ласковее, добавил:

— Ты — послужи мне честно, за совесть, я тебе замуж выйти помогу, поблагодарю хорошо, слышишь? Скажи девкам, что соврал докторов работник…

Дарья вздохнула, с сожалением прошептав:

— Да уж разошлось ведь…

— Ну — иди! Ступай! — сердито крикнул Назаров, присев на мешки с мукой.

В клети вкусно пахло сушёными грибами, хлебом и копчёной свининой; Николай вспомнил, что он не ужинал вчера и сегодня тоже не ел, — сразу мучительно захотелось есть, рот налился слюною, он с усилием проглотил её, стыдясь своего желания. Чуть слышно доносились хриплые вздохи умирающего, тихонько сморкалась Татьяна, а Рогачиха шептала молитвы.

В дверь осторожно заглянула Христина, он схватил её за руку, торопливо спрашивая:

— Что они говорят?

— Кто?

— Девки, ну?

Тихонько выдёргивая свои пальцы из его руки, она прошептала:

— Пусти-ка, нехорошо тебе теперь со мной…

— Что говорят?

— Да — ничего! Пусти, — повторила она и вдруг, странно дёрнув головою, сказала чуть слышно:

— Неладно, что не съездил ты по доктора-то! Ведь всё одно — умер бы он, али доктор поможет?

У него опустились руки, неприятная слабость обняла тело. Христина, невнятно прошептав что-то, ушла, и тотчас в дверь сунулось оплаканное, фальшивое лицо тётки с покрасневшим, точно у пьяницы, длинным носом.

— Затворил бы двери-то, мухи набьются!

«Следит, дьявол!» — подумал Николай, а вслух грубо сказал: — Время тебе про мух думать!

Время ползло медленно, точно тяжёлый воз в гору, иногда оно как будто совсем останавливалось, и Николай чувствовал тяжесть в груди, она давила все мысли, внушая желание уйти куда-нибудь, спрятаться.

«Придёт Степан — скажу ему всё, — соображал он. — Вот теперь хорошо бы покурить, курильщики говорят — табак приводит мысли в порядок».