С самим литератором встретиться не удалось – он почти неуловим: то живет в Германии, то в своем глухом поместье, нелюдим и замкнут. Вдовец. Появляется редко, только когда привезет новую пьесу, да и ту полностью отдает на растерзание Рандлевскому, который, впрочем, всегда во-площает его фантазии блестяще.

Константин Митрофанович, верный своим профессиональным принципам, посетил несколько постановок в «Белой ротонде», одной из которых как раз и была пьеса господина сочинителя Феликса Нелидова. Вместо покойной Кобцевой главную роль исполняла другая актриса. Следователь услышал, как сидящие в соседней ложе зрители, видимо почитатели покойной примы, удрученно вздыхали, что роль померкла, нету мистического настроения, ощущения тайны, ужаса, не то, совсем не то. Однако же именно смерть несчастной и привела их снова на этот спектакль, чтобы сравнить, посмаковать. Жутковатая пьеса в свете произошедшей трагедии приобрела особый оттенок. В зале точно запахло кровью, и большая часть публики пришла именно на этот запах.

Пьеса показалась следователю скучной, надуманной и нарочито жуткой. Ему, человеку, постоянно встречающему смерть и человеческие пороки, не надобно придуманных страшилищ. Жизнь подчас – самый ужасный автор. Тем не менее вечером, в своей холостяцкой квартире, он поймал себя на том, что мысленно возвращается на сцену. И потом еще несколько дней образы пьесы не покидали его сознания.

Сердюков так долго и дотошно копался в жизни театра, что уже стал там своим человеком. Швейцар его встречал с поклоном:

– День добрый, ваше высокоблагородие! Пожалуйте, господин Рандлевский уже с полчаса как приехали, вас дожидаются, приказано проводить!

Однако ни долгие разговоры с режиссером и актерами, ни изучение обстоятельств жизни и смерти актрисы не приблизили полицейского к разгадке. И тут произошло то, на что он всегда надеялся в подобных случаях. На особое стечение обстоятельств, так сказать «полицейское провидение». В один прекрасный день, воистину прекрасный, является к следователю странная баба, трясет старой газетой с дурацкой заметкой о нем самом и начинает нести околесицу о Синей Бороде. Сердюков уже приготовился выпроводить ее вон, как вдруг услышал знакомые имена. Вот она, зацепочка! Посмотрим, посмотрим, нельзя ли вытянуть что-нибудь существенное из бабьей белиберды?

И вот он уже в захолустном Эн-ске. Маленький убогий городишко, разбитые мостовые, грязь по колено, скука и тоска читаются на лицах не только людей, но даже лошадей и дворовых собак, которые не то лают, не то зевают. Вот небольшой аккуратный домик, здесь проживает барышня Алтухова, от нее может потянуться много разных ниточек для расследования.

– Значит, сударыня, ваша дружба с госпожой Толкушиной достаточно старинная, и вы, можно сказать, превратились в друга дома, как я полагаю.

– Да, можно сказать и так, – согласилась Алтухова. – Разумеется, на дружбу хозяина дома я никогда не рассчитывала. Его старая мать умерла несколько лет назад. Сын Гриша вырос и стал вполне взрослым человеком. Я и ему помогала справиться с ученьем.

– Вы каждый год гостили в доме Толкушиных?

– Да, иногда я проводила с ними целое лето, а не только Рождество. Благодаря доброте и щедрости Ангелины Петровны моя жизнь стала иной, ярче, богаче – новые впечатления, знакомства. Я увидела совсем иную жизнь, иных людей. Знаете, когда вы живете всегда в большом городе, а тем более в столице, трудно себе представить, каково прожить всю жизнь вот в таком захолустье, как наш Эн-ск. Тяжело, немыслимо тяжело жить в этом замкнутом душном пространстве, особенно когда ты чувствуешь, что ты создан для иного мира, просторного, с массой света и свежего воздуха. А тут, взаперти, в этих комнатах, за этими занавесочками…

Молодая женщина задохнулась своими словами и горькими чувствами.