|
И тут он увидел Ливи. Свою любимую Ливи, которая так долго болела и в конце концов в 1904 году умерла в Италии. Ставшую снова молодой и красивой, но, увы, не для него. Она шла к нему, держа в руке чашу. На ней была белая с алой окантовкой юбка, которая всего лишь наполовину закрывала ее бедра, и тонкий белый шарф вместо лифа. У нее была отличная фигура, хорошие ноги, красивое лицо. Широкий атласно белый лоб. Большие светящиеся глаза. Красивые полные губы. Привлекательная улыбка, маленькие, очень белые зубы. Волосы гладко причесаны и сзади заплетены в косу. За ухом огромный алый, похожий на розу, цветок лианы, обвивавшей железные деревья. На ее шее висело красное ожерелье из спиральных позвонков рогатой рыбы. Сердце Сэма подпрыгнуло, как будто его царапнула кошачья лапа. Приближаясь к нему, она раскачивалась всем телом, и ее груди подпрыгивали под полупрозрачной тканью. И это его Ливи, которая всегда была такой скромной, носила плотную одежду, скрывавшую ее тело от шеи до лодыжек, и никогда не раздевалась перед ним на свету. Теперь она напоминала ему полуобнаженных женщин Гавайских островов. Он чувствовал себя как то неловко и знал почему. Его щепетильность по отношению к туземцам в равной степени вызывалась как их нежелательной привлекательностью, так и антипатией, питаемой к ним, причем оба эти чувства переплетались и сами по себе не имели никакого отношения к туземцам. Ливи была воспитана в пуританском духе, но при этом все таки не была полностью испорчена. На Земле она научилась пить пиво, оно нравилось ей, она даже закуривала несколько раз и, наверное, даже изменяла ему, во всяком случае, ее поведение несколько раз вызывало некоторое сомнение в ее честности. Она терпела его постоянное сквернословие и даже сама иногда крепко выражалась, когда поблизости не было девочек. Обвинения в том, что она подвергала цензуре его книги и выхолащивала все пикантные места, были беспочвенны. Он сам был цензором всех своих книг. Да, Ливи всегда умела адаптироваться. И очень хорошо адаптировалась. Теперь, после двадцати лет разлуки, она влюбилась в Сирано де Бержерака. И Сэму было неловко от того, что буйный француз разбудил в ней нечто такое, что мог бы разбудить и Сэм, не будь он столь сдержан. Но после этих лет жизни у Реки и изрядного количества наркотической резинки он тоже растерял многие из своих внутренних запретов. Но уже было поздно. Если только Сирано не покинет сцену… – Хэлло, Сэм, – сказала она по английски. – Не правда ли, чудесный день? – Здесь каждый день чудесный, – пробормотал он. – Здесь не приходится говорить о погоде, не говоря уже о том, что мы бессильны что либо сделать с ней! Она очаровательно засмеялась. – Пойдем вместе к чашному камню, – предложила она. – Скоро время обеда. Каждый день он клялся, что не будет даже близко подходить к ней, ибо это причиняло ему огромную боль. И каждый день он использовал малейшую возможность, чтобы приблизиться к ней. – Как там Сирано? – О, он наверху блаженства, потому что наконец то раздобудет себе рапиру. Билдрон, оружейник, обещал, что он будет первым на очереди, разумеется, после тебя и других советников. Сирано никак не мог смириться с тем, что никогда больше в его руке не будет стального клинка. Затем он прослышал о метеорите и пришел сюда. Теперь величайший в мире фехтовальщик получит возможность любому доказать, что у него абсолютно заслуженная репутация, вопреки утверждениям некоторых лжецов. – Ну, Ливи, – произнес Клеменс, – ты преувеличиваешь. Я ведь не говорил, что люди лгут относительно его репутации. Я просто говорил, что они, возможно, немного преувеличивают. Я до сих пор не верю рассказу о том, что он в одиночку продержался против двухсот шпажистов. – Битва у Порт де Несл была на самом деле! И не было двухсот! Ты, Сэм, как обычно, сам раздул эту историю. |
