Он засунул руки в карманы, перевел дух и продолжил:

— Сиделка следит за дисциплиной и поддерживает в больных бодрое состояние духа. Это все! Вы понимаете меня, мисс Лэттерли? Сиделка ничего не смыслит в медицине и поэтому выполняет лишь самую элементарную работу. Ни при каких обстоятельствах она не должна действовать по своему усмотрению!

— Но если вы отсутствуете? — возразила она.

— Тогда ждите моего возвращения!

Голос доктора Помероя звучал все пронзительнее.

Эстер из последних сил сдерживала нарастающий гнев.

— Но больные могут умереть! Или их состояние настолько ухудшится, что придется забыть о скором выздоровлении.

— В таких ситуациях немедленно посылайте за мной! Но вы не будете делать ничего сверх того, что вам предписано, а когда я вернусь, то скажу вам, как действовать в каждом конкретном случае.

— Но если я и сама знаю, что делать…

— Вы не можете этого знать! — Он выдернул руки из карманов и воздел к потолку. — Ради всего святого, мисс, у вас же нет медицинского образования! Вы же все знаете только по слухам да из практики иностранных хирургов в каком-то там полевом госпитале в Крыму! Вы не врач и никогда им не станете!

— Медицина — это прежде всего практика и наблюдения! — Эстер тоже повысила голос; все больные, даже те, кто лежал на самых дальних койках, прислушивались к их спору. — Есть непреложное правило: все хорошо, что помогает больному, а если нет, надо попробовать иное средство. — Тупое упрямство Помероя выводило ее из себя. — Если мы не будем экспериментировать, мы никогда не найдем других способов лечения, которые помогают лучше сегодняшних! И люди будут умирать, в то время как мы могли бы их вылечить!

— А скорее всего, прикончить из-за вашего невежества! — парировал он. — Вы не имеете права проводить здесь какие бы то ни было опыты. Вы — дерзкая и своевольная женщина, и, если я услышу от вас еще хоть одно непочтительное слово, вы будете уволены. Вам понятно?

Секунду она колебалась, глядя ему в глаза. В том, что доктор Померой настроен весьма решительно, не было никаких сомнений. Если сейчас смолчать, то есть вероятность, что он вернется позже, в ее отсутствие, и все-таки даст миссис Бегли хинина.

— Да, понятно, — выдавила из себя Эстер. Руки ее непроизвольно вцепились в края передника.

— Хинин не используется при снятии послеоперационного недомогания, мисс Лэттерли, — продолжал он, не устояв перед соблазном упиться своей победой до конца. — Им врачуют лишь тропическую лихорадку. Но даже в этом случае он помогает не всегда. Я же вам предписываю применять лед и частые обмывания холодной водой.

Эстер старалась дышать как можно медленнее. Самодовольство хирурга было просто невыносимо.

— Вы меня слышите? — окликнул он.

Но раньше, чем она смогла ему ответить, на дальней койке приподнялся больной. Лицо его напряглось от сложного мыслительного процесса.

— Она же вот дала что-то мальчонке с того конца палаты, когда он был в горячке после операции, — отчетливо выговорил он. — У него ведь был жар, а дала она ему лекарство, и он за полдня в себя пришел. Жара у него больше нет, сами посмотрите. Она знает, что делает, она права.

На миг в палате повисла пугающая тишина. Бедняга и сам не ведал, что натворил. Померой остолбенел.

— Вы давали хинин Джону Эйрдри! — вскричал он, когда к нему вернулся дар речи. — За моей спиной! — Голос хирурга сорвался на визг. Он кипел от злости, причем не только на саму Эстер, но и на вступившегося за нее больного.