Ага, вот и официальная статистика. Апрель. В Москве — около тысячи скинхедов, в Питере — столько же. Стоп. Апрель?

Но именно в апреле, Зорькин это отлично помнил, вся пресса вопила о том, что в день рождения Гитлера скины намереваются учинить массовые беспорядки. И цифры звучали: от пяти до пятнадцати тысяч бритоголовых собираются выйти на улицы Москвы, чтобы захватить почты, вокзалы, банки. Они тогда в прокуратуре очень потешались над этим! Кто-то даже предложил подогнать на помощь столице крейсер «Аврора». А потом еще больше изумлялись, когда узнали, что москвичи в самом деле перепугались, ибо вывели-таки на правый бой со скинами больше двадцати тысяч милиционеров!

Что же получается, никак не мог сообразить Зорькин, где правда? Если скинов тысяча, то зачем выводить двадцать тысяч? А если их столько, сколько насчитала пресса, то…

Хорошо спланированная провокация? Кем? Для чего? А у них в Питере то самое знаменитое шествие по проспекту Просвещения… Надо бы поднять материалы и поговорить с Митрофановым, вроде он тогда курировал расследование.

Олег Митрофанов был его учеником, из тех, у кого ему, учителю, не зазорно было бы и поучиться. Олег давно занимал отдельный кабинет с секретаршей. Последнее время ходили слухи, что его забирают в Генеральную прокуратуру.

Митрофанов принял его сразу же. Сам вышел в приемную:

— Петр Максимыч, вот неожиданность, проходи!

Зорькина немного кольнуло это барское «проходи», но за то время, что раздевался, так и не припомнилось, переходили они на «ты» или нет.

— Олег Вячеславович, — официально обратился Зорькин, — як вам по делу.

— Какие дела, Максимыч? — Митрофанов уже доставал из шкафа коньяк и рюмки. — Ведь ты у меня первый раз? А я каждый день вспоминаю, как ты меня уму-разуму учил.

— А вот теперь сам на учебу пришел. — Зорькин отодвинул коньяк: — Не пью на работе.

— Так уже шесть, — хохотнул Митрофанов, — море на замке!

— Нет, — повторил Зорькин. Пить с начальством, пусть даже выбившимся из собственных учеников, он не любил, да и не умел. — Як вам за консультацией. Дело мне поручили…

— Знаю, Максимыч. Дело несложное, но есть шанс прославиться! — Олег подмигнул. — Это по моей рекомендации. Сколько можно тебя, одного из лучших работников, в черном теле держать? Да и чин пора менять!

— Спасибо. — Зорькин покраснел. Чтоб его собственный ученик вот так, в лоб, намекал ему на его незавидное положение и оказывал покровительство… — Вы же погром на Просвещения курировали?

— Курировал погром? — Митрофанов расхохотался. — Максимыч, ты только нигде больше этого не говори, ладно? А то меня в фашисты запишут.

— Извините, — смешался визитер, — я тут недавно со специалистом встречался, он говорит, что у нас в Питере самая большая концентрация бонхедов, — Зорькин щегольнул новым словом, внимательно отслеживая реакцию Митрофанова, у того даже мускул не дрогнул — видно, и сам все знал, — и вполне могут начаться погромы.

— Вот она, старая школа, — довольно откинулся в кресле хозяин кабинета, — глубоко копаешь, Максимыч. Оно тебе надо? Неужто без социологов не разберешься? Убийца есть, жертва есть. Пиши обвинительное — и вперед! А насчет погромов не опасайся и консультанта своего успокой. Погромы — штука дорогостоящая. С чего им вдруг начинаться? Кто денег-то даст?

— А что, есть такие, кто дает?

— Максимыч…

— Олег, скажи, — Зорькин от услышанного даже забылся и тоже перешел на «ты», — а дорого стоит погром организовать?

— По-разному.