Изменить размер шрифта - +

 

– У меня денег нет, – отвечал Ермий и произнес Христово имя, но оно вызвало только укоры.

 

– Полно, полно выкликать это имя, – отвечали ему из-за дверей второго дома, – все ленивцы и злодеи нынче этим именем прикрываются.

 

– Ах, – отозвался Ермий, – поверьте, что я никому никакого зла не сделал и не делаю: я пришел прямо из пустыни.

 

– Ну, если ты из пустыни, то там бы тебе и оставаться. Напрасно ты сюда и пришел.

 

– Я не своею волею пришел, а имел повеление.

 

– Ну, так иди к тому, куда позван, а нас оставь в покое; мы тех, кои старцами сказываются и в козьих милотях ходят, боимся: вы сами очень святы, а за вами за каждым седмь приставных бесов ходит.

 

«Ого! – подумал Ермий, – как время изменило обычаи. Верно, ныне совсем уже нет старого привета странным. Все уже знают пустынное предание, что за аскетом вслед более бесов ходит, чем за простым грешником, а через это не лучше, а хуже стало. И вот я – пустынник, простоявший тридцать лет, – в тени столпа моего люди получали исцеления, а меня никто не пускает под крышу, и я не только могу быть убит от злодеев, но еще горше смерти могу быть оскорблен и обесчестен от извративших природу бесстыдников. Нет, теперь я уже ясно вижу, что я поддался насмешке сатаны, что я был послан сюда не для пользы души моей, а для всецелой моей пагубы, как в Содом и Гоморру».

 

А в это самое время Ермий тоже замечает, что кто-то во тьме спешно перебегает улицу и, смеясь, говорит:

 

– Ну, насмешил ты меня, старичина!

 

– Чем это? – спросил Ермий.

 

– Да как же, ты так глуп, что просишься, чтобы тебя пустили ночевать в дома людей высокородных и богатых! Видно, ты и в самом деле, должно быть, ничего в жизни не понимаешь.

 

Столпник подумал: «Это, пожалуй, вор или блудодей, а все-таки он разговорчив: дай я его расспрошу, что мне сделать, где найти приют».

 

– Ну, ты постой-ка, – сказал Ермий, – и кто бы ты ни был, скажи мне, нет ли здесь таких людей, которые известны за человеколюбцев?

 

– Как же, – отвечает, – есть здесь и таковые.

 

– Где же они?

 

– А вот ты сейчас у их домов стучался и с ними разговаривал.

 

– Ну, значит, их человеколюбство плохо.

 

– Таковы все показные человеколюбцы.

 

– А не известны ли тебе, кои боголюбивы?

 

– И таковые известны.

 

– Где же они?

 

– Эти теперь, по заходе солнечном, на молитву стали.

 

– Пойду же я к ним.

 

– Ну, не советую. Боже тебя сохрани, если ты своим стуком помешаешь их стоянию на молитве, тогда слуги их за то свалят тебя на землю и нанесут тебе раны.

 

Старец всплеснул руками:

 

– Что же это, – говорит, – человеколюбцев никак в своей нужде не уверишь, а набожных от стояния не отзовешь, ночь же ваша темна, и обычаи ваши ужасны. Увы мне! увы!

 

– А ты вместо того, чтобы унывать и боголюбцев разыскивать, – иди к Памфалону.

 

– Как ты сказал? – переспросил отшельник и опять получил тот же ответ:

 

– Иди к Памфалону.

Быстрый переход