— Ключика у вас, конечно же, нет, — проговорил Шумилов, осмотрев предмет, которым так удачно завладел.

— Нет, откуда же? — отозвалась Домна Казимировна.

Алексей, не мешкая, вытащил складной нож и без церемоний, одним движением отжал расписную крышку.

— Что вы делаете?! — возмутилась Домна. — Вы же замочек сломали!

— О чём вы толкуете, сударыня? — Шумилов поднял на неё глаза. — Вы сами подумайте, об этом ли вам теперь беспокоиться?

Он отбросил крышку. Внутри оказались деньги, много денег, целая стопа сторублёвых банкнот.

— Деньги, пожалуйста, мне верните, — потребовала женщина, протянув ладонь, — Деньги унести из дома я не позволю, хоть какую угодно полицию зовите!

— Пожалуйста! — Шумилов подцепил большим пальцем стопу банковский билетов и протянул её Домне.

Но вместо того, чтобы взять протянутые деньги, женщина с проворством кошки схватило нечто, что лежало под стопкой казначейских билетов в шкатулке. Шумилов попытался перехватить её руку, но не смог этого сделать, потому что его собственные ладони оказались заняты.

— Агафон, держи её! — крикнул Алексей, попытавшись обнять женщину и тем самым прижать её руки к телу. Однако Домна, с неожиданным для пожилого человека проворством нырнула головой вниз, и Шумилов лишь поймал воздух перед собою; Агафон же схватил нагнувшуюся женщину за воротник, рванул вверх, да только платье затрещало. А через мгновение звякнула задвижка печки, закрытая от Шумилова телами Домны и Агафона, и сыщик закричал, не сдерживая гнева:

— Алексей, она в печку бросила…!

Шумилов без лишних слов понял, что именно оказалось брошено в печь. Оттолкнув руками борющихся, он упал на четвереньки и заглянул в топку. Как раз вовремя для того, чтобы прочитать фрагмент текста на корчившемся в огне листе гербовой бумаги: «…с обязательством уплаты оставшейся суммы в 510 (пятьсот десять) тысяч… ными долями путём зачисления на депозит либо…". Без сомнения, это и была та самая расписка, которую они искали. Не существовало ни единого шанса вытащить её из печи. На глазах Алексея она превратилась в пепел.

Шумилов сел подле печки на пол и захохотал. И смех этот сразу остановил возню в комнате. И Иванов, и Домна, и даже Настасья немо воззрились на смеявшегося человека.

— Что? — не вытерпел сыщик. — Что это было? Чего ты смеёшься?

— Первый раз в своей жизни… и, наверное, последний… я стал свидетелем того… — Шумилов пытался сдерживать порывы смеха, но это у него не очень-то получалось, — …как человек своими собственными руками бросил в печь… пятьсот десять тысяч рублей! Даже в «Идиоте» Фёдора Михайловича Достоевского Настасья Филипповна бросала в огонь меньшую сумму!

— У Настасьи Филипповны, наверно, не было на руках сумасшедшей Настеньки, — зло огрызнулась Домна, пытаясь поправить разорванное чуть ли не до поясницы платье. — Вам легко рассуждать, кого в каторгу отправлять, кого куда!.. А мне жить здесь. Даже если б и уехал её отец в Германию или в Монте-Карло какое, всё равно бы нам с Настей на прожитие что-нибудь да оставил. Не бросил бы подыхать с голоду. А вот ежели б в каторгу вы его упекли — тогда нам точно осталось бы только в богадельню податься или по миру пойти. Не знаю даже, что и лучше. Так что, господин сыскной агент, не обессудьте, я в ваших делах вам не помощник!

— Дура ты дура, одно слово — баба! Тьфу! — Иванов с досады плюнул в пол. — Эх, так и навернул бы тебе, дурища, кулаком в челюсть! Да не один раз! Прям кулак чешется! Пойдёмте, Алексей Иванович, нечего тут рассиживаться, на этот приют сумасшедших смотреть! — и с этими словами он двинулся к двери.