Изменить размер шрифта - +
Не сгоряча высказались, под влиянием личной обиды. Ну, я чуть раньше задумываться стал. Сразу

после Кронштадтского восстания.

– Мятежа, – с легкой улыбочкой поправил Буданцев.

– Конечно, конечно. «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае он называется иначе». И все же…

Сыщик, слегка нервничая, разлил по рюмкам остатки. Разумеется, понимал, что сейчас он снова переходит в иное качество. Думает наверняка

примерно так, как Шестаков на Ленинградском шоссе, когда первый раз снялась шульгинская матрица и он собственным разумом осознал истинный

смысл происходящего. Мол, до этого его хоть и арестовывали, но как бы по ошибке, а вот сейчас он превратился в настоящего врага, и не будет

ему утешением перед расстрелом хотя бы чувство собственной невиновности.

Какое уж тут можно найти утешение, когда в затылок упирается ствол «нагана», Сашка не очень представлял. Скорее наоборот, умирать, зная,

что зря, – куда противнее, чем по делу.

Буданцев, согласившись разговаривать с наркомом всерьез, автоматически превращается во врага народа, по нынешней терминологии. До данного

момента все, что он делал, оставалось в рамках системы. Даже из внутренней тюрьмы он не убегал, его оттуда ответственный товарищ вывел. А

вот сейчас…

Понимать-то он это понимал, но принимать не собирался.

– Я, Григорий Петрович, человек принципиально беспартийный. Не вступал и впредь не собираюсь. Идеи – это другое, идейно я и сам с училищных

времен за справедливость, равенство, братство и тэдэ. Вот организационные вопросы меня не устраивают. Демократический централизм,

партсобрания и тому подобное, включая «диктатуру пролетариата». Глупая формула, да и практически бессмысленная. Пролетариат – это что? С

римских времен самая никчемная часть населения, не способная себе и на хлеб заработать, не говоря о чем-то прочем. И вот этот плебс должен

безраздельно властвовать над всеми порядочными людьми?

– Как будто вы хоть каким-то образом от этого избавлены! Все равно тем же уложениям подчиняетесь. Вот если б могли взять и сказать вслух –

«это решения _вашей_партии_, а я подчиняюсь только внутренним милицейским инструкциям и УПК», вот тогда ваша позиция имела бы смысл.

Буданцев опять рассмеялся, уже невесело.

– Фантазер вы, Григорий Петрович. Сами-то…

– Так я и не спорю. Бачили очи, що купували… Идея, по первоначальному, дооктябрьскому замыслу, казалась вполне достойной и здравой, хотя

кое-что и тогда душу царапало. Например, мне, как инженеру, всегда казалось странным, с чего бы, если разогнать квалифицированных

управленцев, а на их место поставить слесарей и смазчиков, производительность труда возрастет многократно и «общественные богатства

польются полным потоком». Как будто я этих «пролетариев» в деле не видел…

– Так это, по-вашему, ревизионизм называется, или как там – правый уклон…

– Не так давно инициативные товарищи с одного из моих заводов подарочек привезли. Изящно выполненный из нержавейки топор. На одной щеке

выгравировано «Руби правый уклон», на другой – «Руби левый уклон». На обухе – «Бей по примиренцам!».

– И куда ж нормальному человеку в таком случае податься?

– О том и речь, Иван Афанасьевич, о том и речь. С вами Лихарев наверняка ведь пристрелочные разговоры вел, пока вы с ним меня искали?

– Очень пристрелочные… Но по направлению – в ту же сторону.
Быстрый переход