Однажды в воскресенье в начале мая я бродил по Бильбао и случайно открыл для себя бар «Твинз» и эксцентричных близнецов Ригоития.

Вечером, несколько навеселе, я отправился в близлежащую деревню Басаури, чтобы увидеть матч, разыгрывавшийся между командой Йосеана и какими-то кантабрийцами, «Гимнастическим обществом» из Торрелавеги. Трудно было определить, кто выступал более зверски. В конце первого тайма счет был ничейный, 2:2, при том что со стадиона Басоселай, из Басконии, они привезли с собой троих травмированных игроков. Болельщики из Басаури, находившиеся там в пропорции четыре к одному по отношению к болельщикам из Торрелавеги, чрезвычайно разгорячились; из троих пострадавших двое были из домашней команды.

Аулкичо сидел там, на скамейке, да простят мне этот смутный плеоназм, со своими запасными игроками и массажистом, на нем был безупречный костюм жемчужно-серого цвета. Видно было, что у него очень плохой характер: он кричал на двух игроков одновременно, жестикулировал как безумный и вытирал пот галстуком.

По истечении двадцати минут второго тайма «Гимнастика» выигрывала со счетом 3:2, и атмосфера была заряжена, как пистолет.

Внезапно каким-то непонятным ударом забил гол Саилдура, центральный нападающий «Басконии», крестьянин, о котором, как мне говорили, шла слава, что он может разрубать сырые картофелины рукой.

Крики несколько поутихли. Но несчастный арбитр имел неосторожность аннулировать гол из-за положения «вне игры». На газон посыпались разного рода увесистые предметы. Судья, коротышка, как видно, опытный в такого рода спорах, побежал на середину поля, чтобы оказаться как можно дальше от бросавших, чего нельзя сказать о Саилдуре, в которого попали с первого броска.

Кантабрийские игроки поспешили на помощь арбитру и набросились на ребят из Бастаури.

Четверо «серых», в чьи обязанности входило следить за соблюдением цивилизованных правил во время встречи, тоже понеслись в самый эпицентр потасовки с дубинками в руках. Один из них так и не добежал до места, потому что упал, сраженный ударом бутылки (почему-то на них были шапки, а не каски).

Значительная часть домашних болельщиков спрыгнула на поле, чтобы помочь своим игрокам.

Кантабрийцы, все находившиеся за своими воротами, сгрудились плотной толпой.

Йосеан также не отказал себе в удовольствии поучаствовать в этой кутерьме. Я увидел, как он бегом несется к месту, где было особенно жарко, со скамейкой на манер тарана.

На какое-то мгновение я испугался, что его линчуют, но мне недолго пришлось за него бояться. Мой сосед по трибуне посчитал, что я не без греха, и в качестве демонстрации своей солидарности со сражающимися воспользовался тем, что я не был готов к защите, ибо поднял локоть руки с фляжкой коньяка и вырубил меня бутылкой пива «Сан-Мигель» объемом в 0,33 литра.

Потасовки такого рода, видимо, были ходовой монетой во время местных матчей, и даже спортивная пресса не опубликовала заметки о произошедшем. Из этого я заключил, что Йосеан выжил.

Мне же наложили три шва, чтобы зашить рану.

Я поклялся, что больше никогда нога моей не будет на футбольном матче.

И оставил Йосеана Аулкичо последним или предпоследним в своем списке мести.

29

Бланка Эреси, моя нежнейшая сопрано, обосновалась в Мадриде. Я снял маленькую квартирку на улице Браво Мурильо и на неопределенное время переехал в столицу королевства, – это случилось 15 июня 1977 года, в день всеобщих выборов, первых в Испании за сорок один год, – практически излишне будет говорить, что я в них не участвовал.

Бланка в тот момент с триумфом выступала в театре «Ла Сарсуэла» в партии Джильды в «Риголетто», которую исполняла четыре дня кряду.

Хотя она очень привлекала меня сексуально – а может быть, именно поэтому, – она должна была стать первой.