Она сняла одну серьгу, изумруд, окруженный бриллиантами, завела руки за спину, а потом показала мне два закрытых кулака.

– Если ты угадаешь, в какой руке серьга, то этой ночью мы займемся любовью.

– А если я не угадаю?

– Тогда я накажу тебя за испорченное удовольствие.

Я указал на правую руку, украшение находилось в другой.

Бланка не курила, а я – да. В ту пору я прикуривал одну сигарету от другой. Она вынула у меня изо рта ту, что я в тот момент курил, раздула уголек и затушила ее о тыльную сторону моей ладони; остался значительный ожог.

Я успел сказать только, что она сошла с ума, и выругаться. Она ответила, что сожалеет и что не могла удержаться, назвала меня «милый», страстно поцеловала меня, встала и ушла.

На следующий день она позвонила мне, чтобы спросить, простил ли я ей ее «маленькую шалость» и не хочу ли я пригласить ее поужинать к себе домой.

– Я хочу, чтоб это был очень простой и быстрый ужин. Чтобы мы могли без задержки заняться десертом. Хорошо?

Она пришла, завернутая в белый плащ до самых щиколоток, подвязанный поясом, и с пластиковой сумкой в руке. Она отказалась выпустить ее из рук и сказать мне, что находится в этой сумке.

Чтобы показать ей, что я по-прежнему сержусь, я послушался ее указаний буквально, и ужин ограничивался картофельной запеканкой (хотя, конечно, не имевшей ничего общего с теми, какие готовила моя бедная мать). Единственной любезной уступкой была бутылка ее любимого «Каста Дива» в ведерке. Я не хотел переходить границу и оставаться без секса.

Запеканка привела ее в восторг. Она сожрала свою половину и значительную часть моей с такой скоростью, с какой кашалот заглатывает креветку. После того как она открыла, что я делаю свои первые шаги в качестве повара, моя ценность как любовника для нее повысилась.

Подчистив тарелку, она поцеловала мне ожог на руке и показала, что лежит у нее в сумке. Это была игра-викторина, «Тривиал персьют», и маленький амазонский хлыстик.

– На этот раз никаких тузов в рукаве. Если ты вы играешь у меня в «Тривиал», мы потрахаемся. Если выиграю я, я нанесу дюжину ударов хлыстом по этой попке… которую мне, кстати, уже хочется увидеть. Согласен или нет?

Она была не кровожадна, она просто была садисткой со скромными притязаниями. Она могла достичь оргазма, только если причиняла физическую боль, или унижение, или и то, и другое одновременно своему сексуальному партнеру. Но во мне-то не было ни капли мазохизма; и мне пришлось вести себя с ней в постели крайне осмотрительно.

Мое прилежное чтение толстенной энциклопедии «Эспаса» обеспечило мне прочный налет общего образования, и я без особенных трудностей выиграл у нее в «Тривиал».

Казалось, проигрыш ее не огорчил.

Она встала, развязала пояс плаща, скинула его, и он упал к ее ногам. Под плащом она была совершенно голая, не считая двухрядного жемчужного ожерелья и закрытых туфель с острым носом и высоченным каблуком-шпилькой.

Полностью обнаженная, она оказалась еще более привлекательной, чем я представлял себе ее множество раз, мастурбируя при воспоминании о ее фигуре в нижнем белье, пока она проигрывала в покер.

Я накинулся на нее, как возбужденное животное.

Я одним движением руки скинул со стола грязные тарелки и бокалы, чтобы освободить место, и сорвал с себя одежду.

Вид моего крепкого и длинного колющего оружия (я был очень возбужден) отнюдь не воодушевил ее вопреки моим ожиданиям, а, наоборот, испугал.

– Какое варварство! Я никогда ничего подобного не видела! – Она даже не дотронулась до него. – Какой огромный! И все это ты хочешь в меня засунуть? Только половину, везунчик, и очень осторожно… Я очень нежная в этих вещах, Кепачо.