Мастер, который стелил полы в доме, между делом в охотку сколотил скворечник. Его приладили на берёзу в огороде — по всем правилам, окошком на восток. Берёзовый ствол обернули куском железа — от кошек. Ещё и подстраховались: увенчали штакетник пластиковыми бутылками горлышками вверх. Мастер, кинув взгляд на скворечник, сказал:

— У меня такой давно висит. Бесполезно, не хотят скворцы в нашем городе селиться.

А у нас сразу поселились! Ещё всюду лежал снег, а с берёзы послышалось чистое, протяжное, как бы раздумчивое: «Фю-у-у».

Парочка сидела на верхушке берёзы и осматривалась на предмет будущего новоселья: стоит ли? Вокруг множество домов и огородов: шумно и беспокойно, зато всегда в наличии жирные червяки и личинки. Рядом речка: масса насекомых.

Под берёзой собака — тоже плюс: будет отгонять кошек. Опять же, собачья шерсть для будущего тёплого, мягкого гнезда. Сплошные плюсы.

— Фю-у-у! Селимся, — постановили скворцы.

Недели через три из скворечника послышались тонюсенькие, слабенькие писки. Родители носились без устали от рассвета до заката. Писки день ото дня крепчали.

Процесс кормления проходил по одному и тому же сценарию. Папа или мама пикировали на макушку дерева. Осматривались: нет ли опасности. И, для маскировки, как ловкие маленькие электрики, цепляясь коготками, спускались по стволу к скворечнику.

Хриплый, повелительный родительский окрик: «Обедать!» — и скворечник взрывается изнутри отчаянным, требовательным, жадным гвалтом.

Очередной птенец накормлен, родитель сурово прикрикивает: «К-р-р! Тихо у меня!». И, описав контрольный круг, мчится за новой добычей. Малыши послушно умолкают, только из домика несётся умиротворённое, пригревшееся сытенькое: «Скр-р, скр-р». Скворчат, как маслице на горячей сковородке. Хорошо им на берёзе, укрывающей от пронизывающего ветра, от палящего солнца, дремать под уютный шелест листвы.

Несколько раз я видела первый облёт: стремительные пушистые комочки лихо и забавно выстреливали из скворечни, огибали родную берёзу, приходили в ужас и восторг от собственной смелости и новых ощущений — и сигали обратно в домик.

Улетают скворцы всегда незаметно, самым ранним утром, почти в темноте. Так больше шансов уберечь с любовью взращенных, беззащитных детей от хищных птиц… Огород без скворцов сиротеет. Тишина и пустота.

Но снова наступает весна. Крошечная пара обессилела, обтрепала крылышки, преодолев тысячи километров, морские бури, опасности, нападения хищных птиц… Прилетела из знойной Африки с сахарными горами или Индии с её синим небом и древними кружевными храмами — в серенькие среднерусские пейзажи, в серенькую, тёмненькую, депрессивную нашу погодку.

И всё затем, чтобы поселиться на моей старой берёзе над моей банькой, в моём маленьком заросшем огороде, кишащем соседскими котами. Почистить крылышки, оглядеться, спеть победную песню: «Ну, вот мы и дома». И дать начало новой жизни.

Скворцы очень осторожны и редко «пасутся» на родном участке, чтобы не привлекать внимания к гнезду. Лишь однажды, когда затянулась холодная сухая весна, наш скворушка потерял бдительность и спланировал под берёзу к собачьей миске.

Кэрри ест неаккуратно, да чего там, жрёт по-свински. Погружает длинную крокодилью морду в миску, как паршивый поросёнок, привередливо роется в поисках лакомых кусков — во все стороны летят ломти крутой каши, варёные овощи и кусочки «чаппи». Круглогодичная бесплатная столовка для пичуг. И — увы — кошачья западня.

Когда собака спит, Тиграша в кустах пытает счастье. Я не видела начала разыгравшейся драмы. Выскочила на отчаянный крик маленького сына. Тиграша удирал с трепыхавшимся кричащим скворцом. За Тиграшей неслась разбуженная, страшная в гневе Кэрри, за Кэрри, вытянув руки и беспрерывно вопя, бежал сынишка.