Когда он поднял голову, на небе уже горели звезды. Ночь была удивительно тихая. Слышно было только журчание весенних вод Малого Бобра. Он молча встал и несколько мгновений простоял неподвижно, как надгробный памятник. Потом он повернулся и пошел прежней дорогой. Дойдя до конца поляны, он повернулся и прошептал себе и ей:

— Я вернусь к вам, Изабелла. Я вернусь.

Он оставил свой мешок в хижине Мак-Табба. Перекинув ремни за плечи, он пошел по направлению к югу. Теперь ему осталось сделать еще одну попытку. Мак-Табба знали в Ле-Па. Он продавал там меха и делал закупки. Там кто-нибудь может знать, куда он отправился с маленькой Изабеллой.

Только пройдя несколько миль от места смерти и разбитых надежд, он развязал одеяла и устроился на ночь. С рассветом он встал и поел. На четвертый день он дошел до маленького пустынного поста в конце железнодорожной ветки на Саскачеван. Через час он выяснил, что Рукки Мак-Табб не бывал в Ле-Па уже около двух лет. Никто не видел его с ребенком.

В ту же ночь служебный поезд отходил в Этомами на главную линию, и Билли не стал тратить времени на размышления о том, что ему оставалось делать. Он отправится в Монреаль. Если маленькой Изабеллы и там нет, тогда, значит, она где-нибудь в пустынных равнинах с Мак-Таббом. Он вернется и разыщет ее, хотя бы ему пришлось потратить на это всю жизнь.

Дни и ночи длилось путешествие, и в течение этих дней и ночей Мак-Вей мечтал об одном — не найти ее в Монреале. Если благодаря какой-нибудь случайности Изабелла открыла Мак-Таббу перед смертью свою тайну, тогда его последняя надежда рухнет. Он не подумал тратить время на покупку нового костюма. Из-за этого он мог пропустить поезд.

На нем все еще была его обычная одежда, даже меховая шапка. Чем дальше он продвигался на восток, тем с большим удивлением поглядывали на него люди. Он попросил проводника сбрить ему бороду, но волосы оставить длинными. Его мокасины и кожаные штаны вытерлись и порвались, и на его куртке из оленьей шкуры тоже было немало дыр, как и на толстом свитере с Гудзонова залива. Перенесенные им удары судьбы оставили глубокие морщины на его лице. Что-то в его внешности, помимо его странной одежды, заставляло людей не раз оглядываться на него. Женщины, более наблюдательные, чем мужчины, замечали в его глазах следы глубокого горя. По мере приближения к Монреалю он все больше и больше сторонился людей. Когда поезд остановился на большом вокзале в центре города, он вышел и пошел по улицам по направлению к холму Мон-Рояль.

Было около часу дня, и он ничего не ел с утра. Но он и не вспоминал о голоде. Двадцать минут спустя он был у начала той улицы, на которой жила Изабелла. Он проходил мимо всех этих каменных и кирпичных домов, прячущихся за прочными оградами. С тех пор, как он был здесь, тут не произошло никакой перемены. На полдороге до вершины холма он увидел старого садовника, украшающего плющом старинную пушку у проезжей дороги.

Он остановился и спросил:

— Не можете ли вы мне сказать, где живет Генри Лекур?

Старый садовник минуту посмотрел на него с удивлением, не отвечая. Потом сказал:

— Лекур? Генри Лекур? Вон его дом за той красной каменной стеной. Вы хотите видеть его дом или самих Лекуров?

— И то и другое, — сказал Билли.

— Генри Лекур умер три года назад, — сообщил садовник. — Вы, может, родственник?

— Нет, нет! — крикнул Билли. Он постарался задать следующий вопрос твердым голосом: — А тут есть еще кто-нибудь? Кто тут есть?

Старик покачал головой:

— Не знаю.

— Есть тут маленькая девочка… четырех… пяти лет, с золотыми волосами?

— Она только что, когда я выходил, играла в саду, — ответил садовник.