Билли не слушал больше. Поблагодарив старика, он быстро пошел вверх к красной каменной стене. Раньше, чем он дошел до чугунных ворот, он тоже услышал детский смех, и сердце его бурно забилось. Он раздавался именно за этой стеной. В нетерпении он просунул мокасины в трещину стены и взобрался на нее. Он заглянул в большой сад, и в десяти шагах около густого кустарника он увидел девочку, играющую с куклой. Солнце озаряло ее золотые волосы. Он слышал ее радостный смех, и на минуту лицо ее повернулось к нему.

В это мгновение он забыл все и с громким радостным восклицанием соскочил на другую сторону стены.

— Изабелла… Изабелла… моя маленькая Изабелла…

Он уже был около нее — на коленях — сжимая ее жадными руками. Девочка так испугалась, что смотрела на него молча, едва дыша, не произнося ни звука.

— Ты не помнишь меня… не помнишь меня? — чуть не плакал он. — Маленькая Тайна… Изабелла…

Он услышал какой-то звук, странный сдавленный крик и поднял глаза. Из-за куста вышла женщина с лицом белым, как снег, и смотрела на Билли Мак-Вея. Он пошатнулся, так как не сомневался, что на этот раз он сошел с ума. Ведь это был призрак Изабеллы Дин. Ее голубые глаза сияли, глядя на него так, как в ту далекую ночь на краю снежной равнины.

Он не мог заговорить. Он сделал шаг к стене, вытянув вперед руки, не понимая сам, что делает, и наконец выговорил ее имя, как произносил его сотни раз, сидя ночью у одиноких костров. Голод, горе, недели болезни, почти нечеловеческие усилия, с какими он добирался до хижины Мак-Табба, и теперь сразу эта цивилизация — все вместе окончательно подкосило его силы. Долгие дни он жил благодаря нервному напряжению, теперь оно вдруг спало, и он почувствовал слабость и дурноту. Он старался превозмочь эту дурноту, уносившую последние остатки сил его истощенного тела, но несмотря на все его усилия залитый солнечным светом сад вдруг потемнел в его глазах.

В это мгновенье призрак вдруг стал действительностью. Он уже поворачивался к стене, когда Изабелла Дин назвала его по имени. В следующую минуту она была уже рядом с ним и крепко сжимала его руки, снова и снова повторяя его имя. Слабость и дурнота в один миг прошли, но вместе с тем явилось сознание, что ему надо уходить назад… через стену.

— Я бы не пришел… но… я… я… думал, что вы… умерли, — сказал он. — Они сказали мне, что вы… умерли. Я рад… рад… но я не пришел бы…

На минуту она почувствовала на своей руке тяжесть его тела. Она читала на его лице все — голод, страдания, болезни… В эти мгновения Билли не видел удивительного взгляда, озарившего ее лицо, не видел света, загоревшегося в ее глазах.

— Это умерла мать индейца Джоэ, — услышал он ее слова. — С тех пор мы все время ждали… ждали… ждали, маленькая Изабелла и я. Я была на Севере, на могиле Давида, я видела, что вы сделали, и прочла, что вы выжгли на доске. Я знала… придет день, и вы вернетесь ко мне. Мы ждали… вас…

Ее голос перешел в шепот, но Билли слышал его, и его дурнота прошла окончательно — он видел солнечный свет в волосах Изабеллы и сиянье ее глаз и лица.

— Я так жалею… так жалею, что сказала… про вас… что вы… убили его, — продолжала она. — Вы помните, я сказала… если мне станет лучше…

— Да.

— И вы думали, — если мне станет лучше, вы должны уйти и вы обещали… и сдержали обещание. Но я не кончила. Тогда это казалось мне нехорошо. Я хотела сказать… даже тогда… что мне жаль… и что если мне станет лучше, вы должны когда-нибудь вернуться ко мне… когда-нибудь… и тогда…

— Изабелла!

— И тогда… вы можете повторить мне то, что вы сказали мне когда-то давно на снежной равнине.