|
Он узнал об этом в самый последний момент своей жизни. Очевидно, прежде чем вставить вилку кипятильника в розетку, палач раскрылся обреченному дирижеру. И еще очевиднее, что убийца не предполагал кретовской осведомленности о кличке Флейта. Иначе бы он не допустил, чтобы тот орал об этом на всю гостиницу. Произошла накладка — готовился несчастный случай, но Крет своим криком поставил это под сомнение. Зато, на радость киллеру, под руку подвернулся Рыбаков, да еще и оказался именно флейтистом. Невероятное, трагическое совпадение, на которое шансов было один из тысячи. И тем не менее оно произошло.
Теперь Алька знает почти все. Но что толку? Кто ей поверит, без свидетелей, без бланков, оставшихся у Васьки? Сочтут, что вся история — плод ее больного воображения. Надо найти палача, найти Флейту. У этого человека не должно быть алиби на момент убийства.
36
Подошел троллейбус, из него вывалилась веселая, разноцветная толпа школьников, едущих откуда-то целым классом. Алька вошла в опустевший салон. Предстояло решить, к кому направиться. О соображениях Кретова насчет Флейты можно было узнать лишь у двух человек: Вертуховой и Софьи Тимофеевны. Ленка явно ничего такого от своего любовника не слышала, иначе бы давно догадалась, что Рыбаков тут ни при чем. С Кретовой говорить, скорее всего, бесполезно: она совершенно очевидно не в себе, несет какую-то чушь. Лучше бы нагрянуть к Вертуховой, но это слишком далеко для сегодняшнего дня. Завтра Алька поедет в Химки, а сейчас на всякий случай все-таки посетит Кретову. Вдруг покойный дирижер делился с ней своими опасениями и страхами? Около метро неожиданно вошел контролер и оштрафовал Альку, у которой проездной был только на трамвай. Билет купить она, конечно, позабыла и заплатила десятку двухметровому парню с бульдожьей челюстью. В другой раз она бы поломалась и попробовала бы отвертеться, но сейчас не хотела рисковать. И так в последнее время она попадает в сплошные переделки. Алька вдруг вспомнила про записку. Да, нечего сказать, с той первой «прогулки» в Александров она успела многое натворить. Наверняка «следующий раз», о котором говорилось в письме, давно уже ей засчитан. Странно, но она не ощутила страха, а ведь еще сегодня утром он давил на нее, сжимал горло, леденил кончики пальцев. Может, Алька просто перешла некий предел, за которым все воспринимается по-другому, устала бояться, волноваться, страдать? Осталась лишь способность холодно и отстраненно мыслить, просчитывать, анализировать. Одна ее школьная подружка, выучившаяся на операционную медсестру, как-то рассказывала, что во время операции по-другому ощущаешь время и себя в нем. Минуты растягиваются и становятся длиннее часов, а все мысли о себе уходят. Существуют только операционное поле, сосуды, аорты, вены, защелкнутые зажимами, и твои руки, держащие края раны, пытающиеся остановить кровь. Все прочее неважно — любят ли тебя, любишь ли ты, счастлив ли, сыт, богат. Один на один — ты и смерть, схватка идет часами, но кажется, что прошло лишь несколько мгновений. Вот так и Алька — она сейчас словно очутилась в операционной и оставила за ее белыми стенами боль, обиду, ревность и собственный страх. Она никто, просто спасатель, для которого все потерпевшие в равном положении. Она не станет думать о том, что Валера ее не любит и никогда не полюбит. Она просто спасет человека, как спасают врачи, толком не вглядываясь в лица, не зная, где, чем и как будут жить их пациенты. Пусть живет дальше как знает. Дом старушки Кретовой Алька помнила, а за номером квартиры полезла в записную книжку. Не обнаружив там второй угрожающей записки, долго думала, куда она могла деться, пока не вспомнила, как выронила из рук сумочку в артистической. Наверняка кто-то уже подобрал ее и прочел, но Альку теперь это тоже не волновало. Осторожно перешагнув через отсутствующую ступеньку, она зашагала по лестнице. |
