За завтраком Хертрудис продолжала молчать, она выпила только чашку чая. Вскоре по звонку Фелисито явилась Хосефита с отчетом о событиях в офисе, а также для получения инструкций и записи бумаг под диктовку. Секретарша принесла весточку от Тибурсио, который в данный момент находился в Тумбесе. Узнав о случившемся, он несколько раз звонил домой, но никто не снимал трубку. Тибурсио работал водителем пассажирского автобуса на этом маршруте; как только он приедет в Пьюру, сразу же прибежит в родительский дом. Последние новости настолько потрясли сеньору Хосефиту, что Фелисито с трудом узнавал свою секретаршу. Она избегала смотреть шефу в глаза; единственное замечание, которое она позволила себе отпустить, — это о навязчивости репортеров: еще вчера они сводили ее с ума в конторе, а вот теперь окружили на подходе к дому дона Фелисито, долго не давали приблизиться к двери, хотя она и кричала, что ей нечего сказать, она ничего не знает, она всего лишь секретарь господина Янаке. Ее засыпали самыми бессовестными вопросами, но Хосефита, конечно, не проронила ни слова. Когда секретарша уходила, Фелисито в форточку увидел, что ее снова осадила банда мужчин и женщин с микрофонами и фотокамерами.

За обедом Хертрудис села за стол вместе Армидой и Фелисито, но снова не съела ни кусочка и не произнесла ни слова. Глаза у нее были как тлеющие угольки, пальцы рук плотно сжаты. Что творилось в этой нечесаной голове? Фелисито почудилось, что Хертрудис пребывает в полудреме, что известие о Мигеле превратило ее в сомнамбулу.

— Как страшно все, что с вами происходит, Фелисито. — Армида с озабоченным лицом снова принесла свои извинения. — Знай я об этом заранее, никогда бы не свалилась вам на голову так внезапно. Но, как я вам говорила вчера, мне некуда было податься. Я нахожусь в очень сложном положении, мне было необходимо спрятаться. Если пожелаете, я все подробно вам объясню. Понимаю, у вас в голове большие важные заботы. По крайней мере, поверьте мне в одном: я задержусь всего на несколько дней.

— Да-да, вы мне обязательно расскажете, но лучше не теперь, — соглашался коммерсант. — Когда хоть немножко уляжется буря, которая на нас обрушилась. Не повезло же вам, Армида. Искать пристанища ровно там, где из-за нашей сенсации сгрудились все перуанские журналисты. Из-за этих камер и диктофонов я чувствую себя пленником в собственном доме.

Сестра Хертрудис кивала с понимающей полуулыбкой:

— Я через такое прошла и знаю, что это означает.

Фелисито не понял, что имеет в виду его гостья. Однако разъяснений добиваться не стал.

В тот вечер после долгих колебаний Фелисито наконец решил, что момент настал. Он попросил Хертрудис выйти с ним в телевизионную гостиную: «Нам нужно поговорить наедине». Армида тут же удалилась в спальню. Хертрудис послушно проследовала за супругом в соседнюю комнату. И вот она сидит перед ним в неосвещенном кресле, неподвижная, аморфная, немая. Хертрудис смотрела на мужа, но как будто его не видела.

— Я думал, у нас никогда не будет повода говорить о том, о чем мы сейчас будем говорить, — осторожно начал Фелисито. К своему удивлению, он заметил, что голос его дрожит.

Хертрудис не шевелилась. Она была облачена в неопределенного цвета платье, нечто среднее между халатом и подрясником, и смотрела так, как будто Фелисито в комнате не было; глаза ее мерцали спокойным огнем на этом брыластом лице с большим, но выразительным ртом. Руки она держала крепко сцепленными на животе, как будто боролась с нестерпимой болью в желудке.

— Я подозревал с самого начала, — продолжал коммерсант, с трудом перебарывая нахлынувшую нервозность. — Но ничего не говорил, чтобы не заставить тебя стыдиться. Я унес бы этот вопрос с собой в могилу, если бы не произошло то, что произошло.

Фелисито глубоко вздохнул.