— Если ты ко мне пришел, значит с тобой случилось или вскоре случится что-то нехорошее, — рассмеялась Аделаида, шлепая себя по пузу. — Ну и в чем же твоя проблема, Фелисито?

Коммерсант протянул ей письмо:

— Сегодня утром его прикрепили к моей двери. Не знаю, что делать. Я заявил в полицию, но думаю, это просто без толку. Фараон, с которым я разговаривал, не слишком со мной церемонился.

Аделаида ощупала письмо, а потом обнюхала: прорицательница как будто вдыхала аромат духов. Потом она поднесла бумагу к губам, и Фелисито почудилось, что Аделаида даже обсосала уголок письма.

— Прочитай-ка мне вслух, Фелисито, — попросила она, возвращая письмо. — Я вижу, это не любовная записка, вот жалость какая!

Аделаида слушала очень внимательно. Когда Фелисито дочитал до конца, она скроила смешную гримасу, раскинула руки и вопросила:

— И чего же ты от меня хочешь, куманек?

— Ответь, Аделаида, это вообще всерьез? Следует мне беспокоиться или нет? А может быть, это просто глупая шутка? Пожалуйста, объясни мне, в чем тут дело.

Святоша рассмеялась так, что все ее крепкое тело сотряслось под бурым балахоном.

— Я не Господь Бог, чтобы знать про такие вещи! — воскликнула она, пожимая плечами и всплеснув руками.

— А озарения тебе ничего не подсказывают, Аделаида? За все двадцать пять лет, что мы знакомы, ты ни разу не дала мне плохого совета, все твои слова пошли мне на пользу. Я вообще не знаю, кумушка, как бы жил без тебя. Так присоветуй мне что-нибудь и сейчас.

— Нет, дружочек, не могу, — ответила Аделаида делано печальным голосом. — Не приходит ко мне озарение. Прости, Фелисито.

— Ну ладно, что ж поделаешь, — согласился коммерсант и полез за бумажником. — Не приходит так не приходит.

— За что же ты платишь, если я ничего не посоветовала? — возмутилась женщина. Но в конце концов, повинуясь настоятельным уговорам Фелисито, спрятала в карман купюру в двадцать солей.

— Можно я чуток посижу здесь, в тенечке? Уж очень я набегался, Аделаида.

— Садись и отдыхай, куманек. Я принесу тебе холодной водички попить, фильтрованной. Давай располагайся.

Аделаида уто́пала во внутреннее помещение. Фелисито в полумраке разглядывал посеребренных паучков, свисавших с потолка, ветхие полки с пучками петрушки, розмарина, кориандра и мяты, ящички с гвоздями, шурупами, семенами, бутоньерками и пуговицами; там же стояли фигурки и печатные изображения Богородиц, Христов, святых и блаженных, вырезанные из газет и журналов, — при некоторых горели свечки, другие были украшены четками, оберегами, восковыми и бумажными цветочками. Из-за этих картинок Аделаиду в Пьюре и прозвали Святошей, хотя Фелисито за четверть века знакомства так и не разглядел в ней религиозного пыла. К слову сказать, он и на мессе-то ее ни разу не видел. К тому же поговаривали, что священники из соседних приходов считают ее ведьмой. Так вопили и уличные хулиганы: «Ведьма! Ведьма!» Это была неправда, Аделаида не занималась ведовством, подобно другим веселым мулаткам из Катакаоса и Ла-Легуа, продававшим зелья для приворота и отворота и колдовавшим на сглаз; или шаманам из Уанкабамбы, погружавшим больных в озера Лас-Гурингас и получавшим денежки за избавление от всех скорбей. Аделаида даже не была профессиональной прорицательницей. Она очень редко бралась за это ремесло, только по просьбе друзей или знакомых, и не брала с них ни сентаво. Впрочем, если клиенты настаивали, Аделаида в конце концов могла принять от них какой-нибудь подарочек. Жена и дети (и даже Мабель) смеялись над Фелисито за слепую веру в озарения и советы Аделаиды. А он не просто ей верил — он еще был к ней привязан.