Б. Послушайте, доктор, вам еще хуже, чем мне. Вы ведь меня вылечите, верно? Это же не опасная болезнь?

В. Конечно, вылечу.

Б. А на самом деле?

В. На самом деле эта болезнь неизлечима.

Б. Вот видите. Но я прошу вас, доктор, не огорчайтесь! Жив-то буду, верно? И вы тоже выживете, верно? Ведь жизнь все-таки идет вперед, верно?

В. Жизнь прекрасна и удивительна.

Б. А на самом деле?

В. Разве это жизнь?

Б. Вот видите. Ну, ладно, я пошел. Вы замечательный врач. Я стал уверенней в себе, здоровее. Сегодня ночью сразу скажу жене, что сейчас — два часа. Спросит снова — снова скажу, что два.

В. А на самом деле?

Б. На самом деле будет полседьмого.

Сквозь этажи

Мой рабочий день начинается в восемь часов, и можно бы поспать до семи, но я каждое утро встаю в шесть, потому что уже с пяти сон мой безнадежно испорчен.

В пять у меня над головой начинают ходить. С потолка раздаются бухающие шаги. Они идут не в магазин: проникновение в магазин в этот час карается законом. Они спешат не на работу: закон такое рвение не поощряет.

Одному только богу известно, почему этот человек, справедливо считающий мой потолок своим полом, начинает шагать в такую рань. Но бог высоко: второй этаж, третий этаж, четвертый, пятый и только потом небо. Да и вряд ли там, на самом верху, встают так рано…

Он подымается в пять, а идти ему некуда. Может быть, он просто бежит ото сна. А может, измеряет по утрам свою полезную площадь: насколько она усохла за ночь, тогда можно рассчитывать на уменьшение счета за кооперативную квартиру.

Если бы я вставал так рано, то ходил бы на цыпочках. Из уважения к интимному часу и общегосударственному ночному покою. Если же он так ходит на цыпочках, то он — слон. Но я знаю, что он — человек, а по частоте шагов можно понять, что он — женщина. Если женщина так бухает, то у нее или ноги деревянные, или башмаки.

Ходить ночью по чужому потолку в стукалках можно или в отместку, или нечаянно. У нас бессловесные, но добрососедские отношения: я никогда не перерезал ее веревку с бельем и не заталкивал ей в почтовый ящик лягушек. А случайно напялить эти колодки может только тот, кто не знает, как отвратительно они действуют на нижних жильцов.

Более чем ясно, что жильцы третьего этажа не разгуливают по дому в стукалках!

Было бы просто неудобно переться к даме со второго этажа и дарить ей тапочки. Гораздо естественнее пристроить хорошие стукалки на третьем этаже.

Ищу, нахожу, покупаю, преподношу.

На третьем этаже выясняется, что мать семейства была бы счастлива позволить себе некоторое разнообразие в домашней обуви. Но не ей суждено испытать эту радость: потолок протекает так, что страх берет, пол все время мокрый, и единственно мыслимое средство передвижения — калоши. Оказывается, третий и четвертый этажи живут в атмосфере добрососедства: бельевых веревок они друг у друга не перерезали и лягушек в почтовые ящики не заталкивали. Видимо, ванна на четвертом этаже протекает совершенно случайно.

Мне идти разоряться на четвертый этаж не с руки. Зачем мне регулировать водообмен между двумя квартирами и ссориться с хорошими людьми? До сих пор мы прекрасно ладили: я им бельевых веревок не перерезал, они мне в почтовый ящик лягушек не запихивали.

Приходится просить помощи у пятого этажа. Снова объясняю суть дела и прошу разрешения в порядке взаимопомощи воспользоваться их ванной. И вот лежу я в ванне и знай себе воду через край ухаю. Резвлюсь в свое удовольствие добрых два часа. Хорошенько заливаю четвертый этаж, благодарю пятый и откланиваюсь.

Четвертый этаж хватается за голову и ахает: это же кошмар, это же вселенский потоп! С этой минуты, как принято у добрых соседей, четвертый этаж стережет каждую каплю воды в своей ванне, чтобы, упаси бог, не пострадал третий.