Стоило мне войти в обеденную комнату, как на меня обрушился град вопросов и несколько человек за столом подтолкнули ко мне свои газеты. В поднявшемся гвалте тут и там слышалось слово «Марс», я же попытался сосредоточиться на таблоиде, который держал в руках.

Верх страницы украшал кричащий заголовок: «ПЛАНЕТА МАРС ОСТАНОВИЛАСЬ НА ОРБИТЕ», а под ним размещалось то самое первое, грандиозное сообщение из обсерватории Кроссхилла. Я читал его с ошеломленным изумлением – с изумлением, которое лишь возросло, когда я просмотрел отчеты других обсерваторий, разбросанных по всей стране.

Отчеты те были почти одинаковыми. Все телескопы, направленные той ночью на красную планету, сделали одно и то же открытие: Марс, похоже, резко прекратил свое движение. Из крупной Вашингтонской обсерватории пришла еще более странная новость. В ней говорилось, что две крошечные луны Марса – Фобос и Деймос – больше не обращаются вокруг родной планеты, а вырвались из поля ее притяжения и продолжили полет сквозь космос, следуя обычной марсианской орбите; меньшая луна теперь вращалась вокруг большей.

Признаюсь, подобные новости шокировали, и не без оснований. Каждый, кому известна ужасающая точность и не допускающая отклонений механика небесных тел, воспринимал случившееся, как нечто поразительное. Что же заставило Марс остановиться? И каким образом два спутника разорвали оковы притяжения и устремились дальше по орбите, оставив неподвижную планету позади?

Мои размышления, однако, вскоре прервал поток жадных вопросов, хлынувший со стороны присутствовавших в столовой людей. Их мало заботило, что, будучи преподавателем химии, я не особо сведущ в астрономии. Все они пребывали в трогательной, свойственной обывателям убежденности, что любой, кто носит звание ученого, должен разбираться во всем на свете, и задавали бессчетные вопросы о причинах и возможных последствиях странного поведения планеты.

Мне пришлось – хоть я и видел, как это подрывает их наивную веру в мою мудрость – признать, что, касаемо данной проблемы, я нахожусь в таком же неведении, как и они. Перестав донимать меня расспросами, постояльцы перешли к оживленному обсуждению невероятного явления, и кое-какие из высказанных за столом предположений оказались до того нелепыми, что вызвали у всех нас веселый смех.

Я поспешно закончил завтракать и отправился в кампус пораньше: по пути мне хотелось заскочить к доктору Уитли, чтобы обсудить с ним удивительное известие. И вот теперь, когда пришла пора ввести в мою хронику человека, навеки обессмертившего свое имя в истории Земли, меня одолевают сомнения: достоин ли я писать о нем?

Уже тогда я хорошо знал его и любил, как, впрочем, и все в кампусе. В свои сорок два года доктор Джером Уитли вот уже двадцать лет оставался мировым авторитетом в области физики. И, тем не менее, он не отдалился ото всех, не лишился душевной теплоты – что так часто случается с учеными его уровня. Нередко он тратил свое личное время, чтобы разъяснить мне какой-нибудь мудреный вопрос, и я не сомневался: у доктора уж точно найдется некое разумное обоснование творившейся с Марсом чертовщины.

Жилище Уитли – небольшой коттедж, в котором доктор много лет вел одинокую холостяцкую жизнь – располагалось всего в нескольких кварталах от моей гостиницы, и уже через несколько минут я стучался в его дверь. Однако, к моему разочарованию, старый сморщенный китаец, служивший Джерому дворецким, поваром и работником по дому, сообщил, что мой друг отбыл вчера в Сан-Франциско и не сказал, когда собирается вернуться. Поэтому, пообещав себе встретиться с Уитли при первой же возможности, я продолжил свой путь в кампус.