Здесь проскальзывала несвойственная для Хогарта сентиментальность, и разумеется, эффект слезы — постановочный. Специальный фокус камеры или, как сказал бы Макс, «явный фотошоп!».

Но после предыдущих снимков пустых улиц и одиноких аллей присутствие человека в таком ракурсе казалось излишне откровенным. Разрозненные части сошлись в историю о прощании.

Внезапно я почувствовала на себе чей-то взгляд. Ощущение было весьма… странным. Мне хотелось повести плечами, как будто я могла сбросить с себя взгляд, как нечто материальное.

Слегка повернув голову, я осмотрела толпу позади меня. У небольшой арки, прислонившись к стене, стоял высокий парень в черном. Он резко выделялся среди всех, и что-то в голове щелкнуло: это он смотрел.

Пол-лица скрывали непроницаемые стекла темных очков. Длинная тонкая цепь, свисающая с его джинсов, тускло поблескивала звеньями. Руки небрежно засунуты в карманы, черные волосы слегка откинуты назад… Демоничен, нечего сказать. Наблюдатель вытянул шею и смотрел исподлобья. В его позе было что-то развязное, наглое и бесстрашное.

Сложно было судить о выражении его лица, так как я не видела глаз. Виднелись лишь тонкие сжатые губы, а по непроницаемой поверхности очков скользили неясные блики.

Я смерила его в ответ скептическим взором и отвернулась. Наверняка из тех посетителей, что вместо фотоискусства предпочитают живую натуру… Постояв еще пару мгновений перед «6:00 a.m.» (именно так назывался последний снимок), я снова стала слоняться вокруг, но уже не могла думать о Хогарте и его работах, спиной ощущая, что меня рассматривают, как музейный экспонат. Даже не видя его глаз, я могла сказать — это был какой-то очень странный интерес. Не так парни пялятся на симпатичную девушку.

Так разглядывают препарированных зверушек на операционном столе.

Я не понимала, является ли мое чувство, что за мной следят, реальным или надуманным, но почему-то ноги стали ватными и захотелось скрыться.

Не выдержав, я нырнула в толпу, и сгрудившиеся люди отделили меня от чужого внимания. Вот только сталкера мне не хватало, хотя негласный девчачий кодекс гласит, что это признак популярности.

Быстро отыскав Макса, который теперь слонялся в одиночестве и распугивал японцев, я требовательно дернула его за рукав.

— Пошли отсюда.

— Уже наскучило? Ну, я так и думал… — протянул он.

— Просто хочу проветриться. Сюда я еще вернусь перед отъездом. Какая у тебя культурная программа?

Макс хмыкнул:

— У меня тут есть парочка друзей, настоящие гении вечеринок. Предлагаю к ним наведаться и сократить нашу невинность и неискушенность ровно наполовину.

— Давай, звони им, — махнула я рукой и вывела Макса из галереи через служебный вход.

* * *

— Представляешь, мы сейчас идем, а за нами откуда-нибудь наблюдает объектив фотокамеры и делает тысячу снимков…

— Не знаю насчет Хогарта, но вон тот парень за нами определенно следит.

Мы остановились у какого-то магазина.

— Кто? — поинтересовался Макс.

Я вглядывалась в бледные витринные отражения, но тот тип словно сквозь землю провалился. Перед нами были разномастные голландские башмачки да магнитики с марихуаной. За моей спиной шли, переговариваясь и смеясь, самые разные люди, но наблюдателя из фотогалереи уже было не различить. Он точно растворился меж ними всеми в одну секунду.

Еще мгновение назад мне казалось, что я видела скользящую тенью фигуру в черном. Парень следовал за нами от самой галереи, и всегда в отражениях. Я ни разу не видела его вблизи, но натыкалась на далекие зеркальные вспышки. Это походило на преследование призрака.

— Я видела его только недавно, — упрямо сказала я, не замечая, что напряженно сжимаю стакан с кофе и тот вот-вот обольет мне руку.