Первым из комнаты выскочил Газировка. У Олежки имелось немало недостатков, однако в сообразительности и чувстве самосохранения отказать ему было нельзя. Он быстро разобрался, что его персона менее всего интересует незваных утренних гостей, однако понимал, что может попасть под общую раздачу, поэтому по команде Анчара метнулся в прихожую едва ли не быстрее, чем спринтер на старте стометровки, а затем бросился за порог квартиры.

Охранники покидали жилплощадь Гора более организованно. Бесшумно и безмолвно, один за другим, будто прикрывая друг друга, они выдвинулись в прихожую и далее — на лестничную площадку.

Анна уходила классически по-женски: фыркнув на прощание, высоко подняв голову и изображая холодность и презрение.

Анчар, выждав, когда за дочерью захлопнется входная дверь, еще раз огляделся. Его взгляд на мгновение остановился на кресле, однако долго на нем не задержался. Дмитрий Васильевич подошел к дивану, нагнулся, зачем-то пощупал его, словно проверяя на мягкость, и лишь после этого уселся. Причем выбрал он то же самое место, где недавно сидела его дочь. Подняв глаза на стоящего посередине комнаты Гордеева, Анчар махнул рукой в сторону кресла. Надо понимать, это было приглашением хозяину присесть в присутствии высокого гостя.

Станислав уселся в кресло и выжидательно посмотрел на Дмитрия Васильевича. На лице бывшего генерала невозможно было ничего прочитать, оно являло собой спокойствие и бесстрастность.

— Ну-с, молодой человек, — очередной раз пробежав по Гордееву тяжелым взглядом и остановив его на лице Стаса чуть выше бровей, отчего у молодого человека появилось чувство, что в его лоб смотрит дуло пистолета, промолвил Анчар, — уж не знаю, с чего начать.

— Начинайте от стенки, — сказал Гордеев и, уловив тень непонимания в глазах собеседника, уточнил: — Мама всегда так говорила мне, когда я задавал ей подобный вопрос.

— Никак не пойму, или у вас слишком хорошо с юмором, или вам все по хрену, Гордеев, — еще более помрачнел Дмитрий Васильевич.

— Присутствует и то и другое, — уточнил Стас. — Когда меня ни за что поперли на гражданку, единственное, что оставалось бедному капитану, так это воспринимать все происходящее с юмором. С тех пор и не могу остановиться, все юморю и юморю…

— Недобро юморите. А копнуть глубже — просто изливаете на окружающих накопившуюся желчь, — перебил его Анчар.

— Можно сказать и так, — подумав секунду, согласился Гор. — А что мне еще остается делать? Благодарить судьбу и этих самых окружающих за то, что меня лишили дела, которому я посвятил себя?

— Как знать, как знать… — задумчиво повторил Дмитрий Васильевич. — Пути господни неисповедимы. Может, когда и скажете спасибо тем людям, которые так круто развернули вас на жизненном пути.

— Точнее — сбросили с платформы идущего поезда, — усмехнулся Станислав. — Ехали мы, ехали…

— Никто не знает, что нас ждет, что лучше, что хуже в этой жизни, — скривив губы, перебил его Дмитрий Васильевич.

— Никому не ведомо, что записано в Книге судеб, — не остался в долгу Гордеев.

— Аминь! — властно подвел итог философской преамбуле их беседы Анчар. — Перейдем к делу. Я предлагаю вам, капитан, работу.

— Не понял, — удивленно расширил глаза Станислав. — Я думал, вы явились ко мне, чтобы почки отбить за то, что я ваших парней обидел, а тут — накася из-под кровати!

— Было такое желание, — подтвердил предположение Гордеева Анчар. — И не только почки отбить… Но после того как я познакомился с вашим личным делом и послушал, как независимо и просто вы вечером и утром общались с моей дочерью, как быстро нашли контакт с ней, мои планы изменились.